Читать «Бесследно пропавшие... Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести» онлайн - страница 94

«С одной стороны, чтобы решиться на терапевтический процесс с экстремально травматизированными, терапевту нужна иллюзия собственного всесилия; с другой стороны, чтобы психотерапия могла закончиться успехом, с самого начала необходимо смириться с тем, что терапевт далеко не всесилен. Существует опасность, что в стремлении к мнимому успеху между фантазией о всесилии психотерапевта и желанием достичь гармонии пациента возникнет нездоровый альянс, следствием чего может стать только крах лечения»

(Becker, 1992, с. 260).

При таком исходе чувство всемогущества психотерапевта может превратиться в свою противоположность. Экстремально травматизированные уже пережили однажды беспомощность, и чаще всего это продолжается и дальше. Если судьба членов семьи или друзей по-прежнему остается неизвестной и есть опасность, что они до сих пор страдают от террора и пыток или уже убиты, ощущение беспомощности растет. Нет никакой возможности получить информацию о пропавшем, не говоря уже об установления с ним контакта. В психотерапии эта концентрированная беспомощность может привести к массивному контрпереносу:

«Психотерапевт эмпатически разделяет беспомощность пациента. Это может привести к недооценке терапевтом его собственных знаний и умений или к тому, что психотерапевт перестанет видеть силу и ресурсы пациента. Под влиянием контрпереноса беспомощности психотерапевт может также потерять веру в действенность психотерапевтических отношений. Опытный терапевт никогда не станет демонстрировать свою некомпетентность или беспомощность перед пациентом»(Herman, 1992, с. 141).

Таким образом, психотерапия с экстремально травматизированными означает столкновение со своими собственными беспомощностью, бессилием, ужасом перед пытками, смертью и насильственными исчезновениями (см. также гл. IX).

В заключение данной главы приведу цитату из статьи Натана Дурста, работающего с людьми, пережившими Холокост и живущими в Израиле. Все они понесли неисчислимые потери, но в большинстве случаев нет ни могил, ни даже сведений об обстоятельствах насильственного исчезновения и смерти любимых людей.

«Наше оправдание нежелания работать с выжившими и сталкиваться с их болью и страданием состоит в том, что нам не хочется следовать за ними в их путешествии в прошлое, так как там может открыться ящик Пандоры. Но, по моему опыту, ящик Пандоры наполнен исключительно слезами, которые никогда не проливались в присутствии свидетеля, человека, столь важного для пострадавшего, – человека, с которым у него прочные личные отношения, дарующие близость и утешение. Мы знаем, что такие раны время не лечит и что печаль вернется как океанская волна. Скорбь – это эмоциональное выражение отношения к потерянному человеку, и она остается с нами навечно. Вопрос, который мы как психотерапевты должны задать себе самим: можем ли мы разрешить пострадавшему прожить эту печаль вместе с нами или же оставим его с нею наедине? Ведь именно оставление в одиночестве составляет суть потери.

Подводя итоги, необходимо сказать, что в психотерапии с выжившими и травматизированными нам надо быть скромными в собственных ожиданиях. Изменить реальность мы не можем, но способны утолить боль»

(Durst, 1999, с. 111).