Читать «Безмужняя» онлайн - страница 95

— Мне некогда, приступим к молитве! — шумит лавочник, чтобы раввин не расслышал речи старосты, — я дело без присмотра оставил!

— Если хотите знать, — кричит Цалье еще громче, — так я вам не младший шамес! Пойдите, станьте у ворот и найдите десятого.

— Нас десятеро, — убеждает старосту другой прихожанин, — не раз, не два, не три…

— Я вижу только девятерых, — твердит свое Цалье, — раввина нельзя числить в миньяне: я слыхал от одного благочестивого человека, большого знатока Торы, что преданный отлучению, даже если это раввин, не может входить в миньян.

Прихожане бросаются на старосту с упреками. Ему следует стыдиться таких речей! Слишком вольно он распоряжается в Зареченской синагоге! Они ему не ящички, которые он держит на замке! Они не позволят запирать себе рты! Но Цалье орет во все горло, что он хозяин синагоги, и если он говорит, что молиться не будут, то молиться не будут. Моэл Лапидус ему сказал, что отныне и впредь нельзя числить в миньяне полоцкого даяна.

— Лапидуска? — подпрыгивает один из прихожан, стоящих перед старостой. — Он же вор в ермолке! Убийца! Он зарезал мальчика, и наш раввин отстранил его от обрезания. Потому он и кипит, как горшок с жиром. Слыхали историю? Лапидуска — праведник!

— Четырех жен вы похоронили, теперь самое время, чтоб пятая похоронила вас! — кричит торговец с Зареченского рынка. — Восьмидесятипятилетние тоже умирают. Вы еще не плясали камаринского с ангелом смерти!

— Ребе, пусть вам кажется, что собака лает на луну, — бросается к реб Довиду лавочник, оставивший лавку без надзора. — Для нас вы были раввином и останетесь раввином!

Сжавшийся в своем углу, обливающийся потом реб Довид выпрямляется и идет в сторону прихожан. Все умолкают, а Цалье нагло, но одновременно и с опаской поворачивается к полоцкому даяну. Невысокий реб Довид хочет крикнуть долговязому старосте: «Это ты, злодей из злодеев, отлучен! Ты, злодей из злодеев!» — но не может произнести ни слова. Губы онемели, зубы стучат, язык отнялся, точно и впрямь его голос заклят отлучением! Прихожане застыли в смущении, молчание раввина тревожит их: может, он и в самом деле виноват? Староста, заметив растерянность окружающих, с кривой усмешкой глядит сверху вниз на раввина и вертит большую связку ключей вокруг указательного пальца, как бы дразня реб Довида: «Не стану я больше отпирать для тебя комнату с книгами и оставлять до полуночи в синагоге, чтобы ты мог отдыхать от постоянного плача в доме твоем…»

Реб Довид смотрит на старосту широко раскрытыми глазами, и все тело его дрожит. Он пытается извлечь из горла застывший голос, но немота овладевает им все сильней. Не произнеся ни слова, он направляется к двери, а когда проходит мимо освещенного лампой объявления, у него мелькает мысль, что это сообщение о его смерти, а светильник горит в память об иссякшей жизни.

Уж не раз маленький Иоселе, сын реб Довида, возвращался с занятий в слезах и твердил, что не будет ходить в школу Явне, потому что меламед стыдит его перед всеми. Но отец, уговаривая его, ласками и угрозами добивался, что мальчик снова отправлялся в хедер. На следующий день после того, как староста Цалье не засчитал реб Довида в миньян, Иоселе снова вернулся из хедера в слезах: он подрался с мальчишкой, и тот пожаловался меламеду. Меламед сказал Иоселе: «Ты почему побил сына почтенных родителей? Он вносит плату за учение, а ты — нет. Раввины расклеили листовки против твоего отца. Будет лучше, если ты не будешь учиться и не вырастешь таким раввином, как твой отец». Так меламед говорил ему прямо в глаза перед всем классом, и поэтому он больше не пойдет в хедер.