Читать «Бедный негр» онлайн - страница 70

— Сесилио больше нет, — ответил он, не поднимая головы и ласково погладив нежные руки сестры.

— Как так "больше нет"? Да ты же в самом расцвете лет! Не говори глупости!

И, усевшись рядом с ним, она сказала:

— А ну-ка! Расскажи мне! Я хочу знать, что это с тобой такое стряслось?

И Сесилио, придав своим словам глубоко печальный элегический тон, а не тот блестящий ораторский, которого так ждал от него дон Фермин, произнес:

— Я знал, что ты спросишь меня об этом. За столом ты не сводила с меня глаз, проницательных глаз сестры милосердия, и я все время думал, как сказать тебе, именно тебе, то, что мне так хотелось бы скрыть.

Сесилио умолк, Луисана была не в силах нарушить молчание; пристально посмотрев в ее горящие нетерпением глаза, он продолжал:

— Помнишь ли ты того Сесилио, который девять лет назад впервые уехал далеко от тебя, полный иллюзий? Ведь правда, что он ни капли не похож на теперешнего, который готов поведать тебе свое горе? Тогда я лелеял чудесную мечту: в один прекрасный день стать человеком, полезным моей родине, всем моим соотечественникам, че-ловеком, способным разрешать проблемы, волнующие людей, и нести этим людям добро… Я знаю, что говорю напыщенно, но позволь мне сказать несколько слов о том прежнем Сесилио, пока я не заговорил о нынешнем. Отец принес великую жертву ради того, чтобы иметь в семье оратора-трибуна, и вот теперь настал час, когда ты услышишь мою речь, но это будет моя же надгробная речь.

Он горько усмехнулся, ласково похлопал сестру по руке, которую она дружески положила ему на плечо, и продолжал:

— Меня тоже очаровывало красноречие, и, сам того не ведая, я с детства полагал, подобно древним грекам, что боги послали людей на землю, чтобы они произносили изысканные, красивые слова. Деревья в саду, к которым я обращался, представлялись мне восторженными толпами, внимавшими моим пылким речам!.. Об этом я никогда тебе не рассказывал, но теперь, когда, как сказал Данте: "Nessun maggior dolore…" Помню, что мои речи состояли из единственной фразы, которую я где-то вычитал и которой буквально упивался: "Вот мои руки, несущие панацею от всех бед и несчастий на свете!" Да, мои руки! Кто бы тогда мог предвидеть?

Дрожащей, слабой рукой он провел по увлажненному холодным потом лбу, а левой рукой сжал руку Луисаны, которая невольно вздрогнула: так обычно прощались с ней перед кончиной ее подопечные больные.

— То были первые робкие ростки моего душевного беспокойства, желание как-то осмыслить предначертания моей судьбы. Затем в мою жизнь вошли книги, которые принес мне Сесилио-старший. Эти книги вели меня от одной жизни к другой, от одного понятия к другому, но всегда они вели вперед, внушая мне твердую веру в жизнь и уверенность в своих силах. Жизнь прекрасна, говорили поэты; философы укрепляли мой разум, а иные указывали мне путь борьбы и насилия. Но я всегда воспринимал жизнь как некое гармоническое целое и, желая познать ее, читал и читал "ночи напролет и дни от зари до зари", как Дон-Кихот. Но в один прекрасный день я увидел, что напрасно и бесполезно тратить свои душевные силы на заботу о людях, ибо люди вскоре с отвращением отвернутся от меня, пресыщенные моей помощью, и вот тогда-то я пришел к скорбному убеждению, что жизнь это всего-навсего фатум.