Читать «Ах, эта черная луна!» онлайн - страница 161

Гец (нахмурившись): Ты говоришь о своей дочери так, как если бы она была чужой женщиной. Это болезнь, Юцер.

Юцер: Нет ничего здоровее моей любви. Она не требует обладания. Она чиста и возвышенна. Мали как-то учила Любовь, что цветы не надо срывать, потому что красоту все равно нельзя присвоить. А я не должен присваивать Любовь, она моя! И именно потому она будет любить меня больше, чем любого другого мужчину. Она не терпит, когда ее пытаются присвоить. Но она не готова отпустить тех, кто принадлежит ей. Мне кажется, она ненавидит Мали за то, что та посмела уйти без спроса.

Гец: Будь осторожен. Она может не позвать тебя во Франкфурт.

Юцер: Раньше могла. А теперь не может. С тех пор, как она повернула мою руку и нож в сердце Шурика, я стал непреложной частью ее самой. Я ее спас, Гец, а этого она не может ни простить, ни забыть. Я не хотел, чтобы она видела меня в этом дурацком халате, это правда. А еще я хотел закинуть крючок с приманкой. Она его проглотила. Ее бедный отец отказывается с ней встречаться! Она добьется его прощения и любви, чего бы ей это ни стоило! И так я буду вынужден ее мучить, отказываясь от всех милостей, которые она мне предложит, всю оставшуюся жизнь. Я всегда буду идти на казнь ради нее, и она всю жизнь будет ненавидеть и любить меня одновременно. Приглашение придет скоро. Так скоро, как позволят тамошние обстоятельства.

Гец: Лучше тебе остаться здесь и не устраивать себе и Любови пожизненное заключение в одной камере.

Юцер: Ни за что! Я скорее умру, чем откажусь быть рядом с ней.

Гец: Я был уверен, что ты любил Натали. Все были в этом уверены.

Юцер (хмурясь): Натали обладала одним качеством: она умела призывать к себе, если сказать проще, она умела быть желанной. Но напиться из этого источника никому не удавалось, и мне тоже не удалось. Я понял это в старой бане на Лене. Не буду рассказывать, чего мне стоило пробраться туда. Орфей не сделал большего ради того, чтобы увидеть Эвридику. И ее привели. О, как она была жалка! Ее глаза сверкали, но они глядели только на еду, и я готов был скормить ей свою собственную плоть. Она ограничилась помидором с хлебом. А потом блеск в ее глазах погас. Она насытилась. Так она насыщалась, когда после очередной безумной ссоры ухитрялась заполучить меня обратно. Насыщалась от одного того, что я пришел на ее зов. И становилась просто жилистой бабой, наполненной физиологией. Но раньше она умела разжечь в своих глазах искусственный блеск. А там, на Лене, ее на это не хватило. Она хотела секса, жадно, неразборчиво. Не любви, а секса, понимаешь? А я не смог. Такого со мной раньше не случалось. Даже с ужасной Капой это все же получалось. А тут — никак. Я гладил ее иссохшее тело, я ее жалел, я бы жизнь за нее отдал, но я не мог поступить с ней, как она того желала. Она обозлилась. Обозлилась настолько, что готова была заплатить охраннику за мою смерть. Это отпугнуло меня навсегда. В моем представлении она стала черной, огромной и ненасытной паучихой с огромным кровавым ртом.