Читать «Афера (Фейк - испорчен дескрипшен, чужая обложка)» онлайн - страница 111
Джон Гришэм
Плечи Бакстера опустились, подбородок дрогнул. Но бугорки на языке все еще ощущали неповторимый вкус пива.
— Решение, которое ты примешь, может оказаться самым важным в твоей жизни, — продолжал Мэнни. — Ну, давай же. Здесь и сейчас. Либо ты остаешься, либо уходишь. Остаешься — значит, через пять лет ляжешь в землю. Уйдешь — значит, уйдешь со мной.
С закрытыми глазами Бакстер едва слышно выдавил:
— Я слаб, преподобный.
— Зато я — нет. Позволь, я помогу.
— Прошу вас.
Брат Мэнни без всяких усилий поднял его с табурета, сунул правую руку под поникшее плечо. Медленно и осторожно оба прошли мимо игровых автоматов, пустых карточных столов, мимо неподвижного колеса рулетки. У самого выхода из казино Мэнни вдруг понял, что Бакстер плачет. Заметив слезы, святой отец улыбнулся. Упавший должен достичь дна, только после этого и возможен подъем.
Кабинет Мэнни представлял собой загроможденную вещами большую комнату сбоку от главного зала храма. Секретарша, жена пастора, принесла кувшин горячего кофе и две разномастные кружки. Присев на потертую кожаную софу, Бакстер жадно глотал почти кипящую жидкость, как будто торопился смыть горький вкус пива. Слезы на его щеках успели высохнуть.
Брат Мэнни сидел в деревянном кресле-качалке рядом и, неторопливо роняя давно продуманные слова, легонько покачивался.
— Я отбывал срок в калифорнийской тюрьме, уже во второй раз. Камера была набита всяким отребьем, за решеткой творилось такое, чего мне не приходилось видеть и на улицах, Однажды, забыв об осторожности, я расслабился, и сокамерники набросились на меня. Пришел в себя в тюремной больничке, с перебитыми ребрами, лицо ныло от глубоких порезов ножом, жутко болела сломанная челюсть. Матерь Божья, что я испытывал! Я выпрашивал у Неба смерти. Не мог больше выносить эту жизнь и ненавидел самого себя. Будущее не вызывало никаких сомнений: если мне суждено остаться в живых, выйти на волю, то дни свои я закончу в канаве. Там, где я рос, мужчина либо попадал в тюрьму, либо умирал молодым. Наверное, ты взрослел по-другому, а, Бакстер?
Тот пожал плечами.
— Думаю, я прав, — кивнул Мэнни. — В чем-то по-другому, в чем-то точно так же. Всю жизнь я думал только о себе самом, как и ты. Вечная погоня за наслаждениями, неизбывная гордыня. Знакомо?
— О да, — согласился Бакстер.
— Это грех, а у грешника один конец: боль, саморазрушение, смерть. Вот к чему ты шел, сын мой, и шел уверенной поступью.
— Тогда что же произошло дальше? — спросил Бакстер.
— Мне здорово повезло. Встав с больничной койки, я познакомился в камере с новым заключенным, переведенным из другой тюрьмы. Он был закоренелым преступником, и ему не светило досрочное освобождение. Более доброго, внимательного и счастливого человека я не встречал. Его не мучила совесть, каждый день для него сияло солнце, а жизнь была даром небес. Это после пятнадцати лет одиночного заключения! Тюремный капеллан сунул ему когда-то книжицу с заповедями Господними, и он обрел веру. Обещал молиться за меня и действительно молился, причем просил у Бога за всех негодяев, что тянули срок в соседних камерах. Однажды ночью он подсел ко мне с Библией в руке. Мы проговорили до утра. Позже я слышал, как сокамерники рассказывали ему свои истории, возносили хвалу долготерпению Всевышнего и обещанному Творцом спасению души. Подумай только: отпетые головорезы пели в вонючей камере гимны во славу Предвечного. Сильная, скажу тебе, штука. И я захотел быть с ними. Мне нужно было почувствовать, что грехи мои прощены. Мне нужен был мир, потому как я всю жизнь с кем-то воевал. Мне нужна была любовь — ведь я ненавидел каждого. Мне не хватало сил, в душе я знал, что слаб. Не хватало счастья — слишком долго я ощущал собственное ничтожество. Слова молитвы мы шептали вместе: я и те, что отправили меня на больничную койку. Только теперь они походили на агнцев Божьих. А потом снизошло покаяние, и жизнь моя в одно мгновение переменилась. Переменилась так, что даже сейчас мне трудно в это поверить. Святой Дух забрал меня к себе целиком, старый Мэнни Лусера умер. Но тут же родился новый, тот, который знал: все грехи его прощены и душа уже обретается в вечном спасении.