Читать «Антисемитизм в метапсихологических очерках» онлайн - страница 21

Мужская фаза. Идентификация

В фазе 4 братья, когда-то убившие отца, стремились стать равными отцу принятием в пищу частей, заменяющего его тотема на трапезах. Но узы братского клана оставляли такое желание не осуществлённым для каждого из соперничающих братьев. Либо для кого-то из них оно осуществлялось на очень короткое время. Никто не мог достичь могущества отца, к которому они все стремились. У каждого из них росла (само) идентификация с отцом. «Идентификация известна психоанализу как самое раннее проявление эмоциональной связи с другим лицом. Регрессивным путём, как бы интроекцией объекта в Я, она становится заменой либидозной объектной связи» [7]. В предельно возможной полноте такой идентификации и завершается фаза 4. Под «другим лицом» здесь нужно понимать отца орды и его субституты: тотема, вождя племени, царя, бога. Полузвериное сообщество в точке ±0 десексуализированного либидо уподоблялось индивиду в расцвете сил, пытаясь оставить после себя органически целостную зародышевую плазму. Не обладая реальным полом, оно оставляет после себя зародышевую плазму в точке слияния своих «виртуальных полов», продвигаясь далее вдоль фазы 5 в танатальную дискретность. Игнорирование этой плазмой государственных, национальных, расовых и этнических границ интерпретировано ветхозаветной историей как процесс «рассеяния», которого в действительности никогда не было. Достигнутое с большим трудом психическое равновесие с «высшим началом» сменило характер инцестуозного запрета, с дальнейшей сакрализацией в табу не мужского, а женского начала (фаза 5). В ордынской Руси Батый (батя) и Мамай (мама) — обобщённые пространственно-временные отображения мужского и женского начал десексуализированного либидо, как Иудея (мужское) и Израиль (женское) в Библии [8], тяготеющие соответственно к Востоку и Западу. Батый, как мужское имя, представлял собой результат «суггестивных наложений» (по Фрейду) достаточно большого числа имён [5] указанных выше «братьев».

Женская фаза. Пассионарный толчок. Возвращение в орду

Л. Н. Гумилёв отмечает Мамая как предводителя западной партии ордынской Руси [9] — разросшегося, высокоцивилизованного аналога первобытного тотемического сообщества в контексте настоящей главы. Развенчание политически обусловленной сказки-мифа про «татаро-монгольское иго» можно рассматривать как ценнейшее научное достижение Л. Н. Гумилёва. Миф просуществовал более 600 лет и строго охранялся даже советской цензурой. Женская фаза отразилась не только во владычестве Мамая-западника. С середины XIX века и весь «Серебряный век» любовные треугольники (среди них были и платонические) во главе с женщиной стали обычным явлением в культурной среде России. Так проявилась женская предреволюционная фаза России, как отблеск фазы женского наследования тотема в первобытном сообществе, как наследственный осадок филогенеза в бессознательном, в онтогенезе десексуализированного либидо [2]. «Грядущая свобода» (мотив Кандавла — освобождение от близости к реальной женщине) — сакрализованная «Прекрасная Дама» — лейтмотив великой русской литературы, начиная уже с А. С. Пушкина. Не только в персонажах, но и в её творцах. В этом — пафос её гражданственности, не проявившейся ни в какой другой. Не в «женском», а в «демократическом» дискурсе эту «свободу» очень точно подметил А. М. Эткинд [10]. «Бабьи бунты», прокатившиеся в 1916 году по всей России, — предвестники непосредственной близости этой «Грядущей свободы» [2].