Читать «Ангелы плачут над Русью» онлайн - страница 165
Виктор Михайлович Душнев
Наевшись, Даниил вытянулся в блаженстве и мгновенно уснул.
«Намаялся, бедолага», — думала Любима, вглядываясь в его исхудалое лицо. Она хотела потрогать его мягкие шелковистые волосы и уже протянула было руку, но испугалась и отдёрнула. Собрала посуду, смахнула крошки и вышла.
Князь Даниил поправлялся и в один из дней, хотя и с трудом, поднялся и, пошатываясь, вышел на улицу. Яркое солнце неожиданно вспыхнуло и затуманило глаза. Ноги Даниила задрожали, и он чуть не упал, опёрся о ствол ближайшего дерева. Наконец вдохнул полной грудью воздух, напоенный запахами цветов и трав. В уши назойливо, но приятно лезло разноголосое пение пернатой вольницы.
Даниил ещё немного постоял, потом осторожно сделал один шаг, другой и вошёл в лес. Чуть прошёл — и устал. Снова опёрся спиной о ствол берёзки. Поднял голову: меж листвы проглядывало голубое искрящееся небо. И так ему стало и весело, и тоскливо одновременно. Весело от того, что снова увидел небо и почувствовал возвращающиеся силы, а тоскливо от новых воспоминаний о доме. И вдруг услышал звонкий девичий крик:
— Да-ни-луш-ка-а-а!
Князь повернулся и встретился с испуганным взглядом Любимы.
— Данилушка, как ты меня напугал!.. — И внезапно она подбежала и обняла его, прижалась дрожащим телом. Но тут же, опомнившись, отскочила, в смущении опустила глаза.
— Как ты напугал меня, Данилушка. Чуть не померла со страху, подумала, кто напал на тебя и в лес уволок...
— Ну что ты, милая? Куда я денусь?
Прибежали и запыхавшиеся Олень с тремя мужиками, вооружённые кольями. Олень внимательно оглядел князя с ног до головы:
— Живой!
— Живой, — подтвердили и мужики.
— Так что ж ты визжала как недорезанная?! — повернулся Олень к дочери. — Всю слободу перебаламутила!
— Да я думала...
— Думала-думала! — буркнул Олень. — Пошли домой.
— Пойдём, — кивнул князь. — Пойдём, Любимушка...
Глава вторая
Долго терпел Порфирий, искоса поглядывая на Козьму. А вот Прохор не унимался: делал страшные глаза и всё кивал на подозреваемых в измене. И когда проплыли мимо устья Оки, Порфирий подозвал к себе Козьму и Фому. Подошли и ещё несколько ушкуйников.
— Ну что, Козя? — прищурился атаман. — Иудины серебреники пересчитал?
Козьма мгновенно вспотел.
— К-какие с-серебреники, П-пантелеич?!
— Слыхали? — шутовски всплеснул руками Прохор. — Он не знает какие, нехристь поганый!
— А ты не поп, чтоб меня нехристем обзывать! — затравленно ощерился на знахаря Козьма. — Сам-то дюже заповеди Христовы блюдёшь, душегуб новоторжковский?
— Это я-то душегуб? — опешил Прохор. — Может, я и душегуб, но православных не предавал и на христиан с разбоями не ходил. Да-а, ушкуйничаю, но хожу по этому делу только во всякие биляры да сараи, а ты православных единородцев грабил в Костроме и Великом Устюге, чуть не до Белого моря дорыскивал. И посейчас бы грабил и убивал христиан, кабы мы с Порфирием тебя к себе не забрали. Но как волка ни корми, всё равно в лес глядит. Вот и глянул ты щас в лес, князя решил продать басурманам! Кто из воеводиных шнырей к тебе подходил? Что шептал, а?