Читать «Аленкин клад. Повести» онлайн - страница 2

— Спасибо, батенька! Уважил, дорогой! А то мы тут совсем одичали: с медведями в обнимку спим, шилом бреемся, ветром греемся…

Благодарность Тимофея Елисеевича меня дважды вгоняла в пот. Я стоял перед ним, как нашкодивший, школьник у Столика строгого учителя, и помалкивал. Свою признательность за «просвещение» он кончил вопросом:

— А вас какие заботы привели в наши края?

— Меня?.. Я… Я должен написать очерк о первом кладе молодого геолога. Желательно взять героиней девушку-москвичку.

— О первом? — переспросил Криница и сразу предупредил: — Адресом ошиблись, батенька!

По гордо приподнятой голове и хитроватой улыбке Елисеевича я понял: карта моя бита. Возвращение из командировки с «проколом» меня не пугало. Просто не хотелось идти на ковер к Шумейкину, видеть веселенькие глазки редакционной сплетницы и пустоцветки Маи Саблиновской, слушать рокочущий бас старого журналиста Серафимыча.

Он, как правило, новичков-неудачников всегда успокаивает будущим. И получается все это у Серафимыча мило, просто, легко, но немного туманно: «Запомни, старина, у настоящего газетчика нет прошлого, нет сегодняшнего… Он обязан жить только завтрашним днем. Только завтрашним!..»

— Да вы, батенька, совсем скисли! — заметил Криница, когда я сунул в рот сигарету горящим концом. — Неужели, думаете, на моей партии белый свет клином сошелся?

«А Елисеевич, пожалуй, прав, — немного воспрянул я духом. — Поживу здесь недельку-другую, пригляжусь к людям… В нашем деле так: не знаешь, где найдешь, где потеряешь».

Пока я занимался самоутешением, летчики выгрузили приборы в черных сундучках, поколдовали над картой, а когда самолет оторвался от земли и, будоража безмолвную тайгу веселым рокотом, лег курсом на Усть-Кут, Криница предложил мне переодеться в робу и помочь прослушать подозрительную сопочку.

Зеленую сопку, заросшую густой травой от пяток до макушки, мы прослушивали часа три. Я кувалдой забивал в коричневую землю стальные штыри, тянул от приборов к ним провода, зажимал их в клеммы… Тимофей Елисеевич показания приборов вносил в блокнот и, что-то напевая, сиял от радости. Порою он умолкал, долго глядел на дальние сопки, повитые голубой дымкой, потом чертил в красной записной книжице ровные линии, помечал их латинскими буквами и сам себе поддакивал: «Так-так-так…» Я один раз осмелился спросить, какой клад может скрывать зеленая сопка, и сам был не рад. Тимофей Елисеевич, багровея, срывистым голосом подал команду:

— Два штыря у подножья! Два на вершине! Батенька, вы мужчина или барышня? Эх, штыря одним рывком вытащить не можете!..

Я старался до седьмого пота с единой целью: доказать Кринице, что наш брат тоже не лыком шит. Он, не замечая моих усердий, по-прежнему напевал песенку без слов, делал записи в красной книжице и подавал команды: «Два штыря у подножья! Два на вершине! Шевелись! Шевелись, батенька!»

В лагерь с зеленой сопки мы возвращались к обеду. Едва Заметная стежка виляла меж высоких, налитых солнцем сосен, огибала заросшие щетинистыми кустарниками буерки и снова ныряла в тайгу, напоенную сладковатым запахом живицы и хвои. Я, сгибаясь под тяжестью приборов, молча плелся за Тимофеем Елисеевичем. Заводить разговор о первом кладе было бесполезно. Криница на этот вопрос ответил четко: «Адресом ошиблись, батенька!»