Читать «Аквариум (сборник)» онлайн - страница 280

Дурное, жестокое чувство, Костя старался не думать, а оно все равно возвращалось, смутное.

Как-то он проснулся посреди ночи и вдруг ощутил очень ясно, что вот-вот должно сбыться, в ближайшее, может быть, даже время, и в нем остро стало проталкиваться к этому желаемому. Напряжение в груди, как будто тяжесть навалилась, а он пытается ее спихнуть, избавиться от нее. Из коридора глухо доносились тревожные голоса родителей, еще какие-то, незнакомые, что-то там происходило, очень серьезное, – в соседней комнате…

А утром, проснувшись, узнал, что… в общем, все было кончено. И его на секунду пронзил ужас, ужас, какой может испытывать невольный участник преступления. Нет, он этого не хотел, но и хотел тоже. Кто-то знал об этом и усмехался над всеми его попытками ускользнуть от правды. Холодок струился вдоль позвоночника.

Нет, никто, конечно, не мог знать, и потом не только он, в конце концов, все, и родители тоже, чувствовали бремя. Это постоянное мучительное ожидание часа. Ожидание конца. Входишь в комнату и ловишь себя на мысли: а вдруг все кончено?

Костя заплакал.

Заплакал от жалости – не только к бабушке, но и к себе. Его обманули. Это было не временно, как казалось. В конце концов, он ведь любил бабушку, хотя и не думал об этом. Бабушка и бабушка. А то, что произошло, было навсегда. Такое жуткое безнадежное слово. Утомившись, можно положить ношу и передохнуть, потом снова поднять и нести, а эту ношу невозможно было сбросить. Теперь ему предстояло жить с этим мучительным чувством вины. И невозможно ничего изменить. Он плакал так горько и безутешно, его горе было так велико (с щемящим чувством освобожденности в глубине) и безысходно, что никто бы даже не заподозрил.

Это была многолетняя, затяжная, изматывающая борьба, а когда он наконец победил и в квартире появился симпатяга-щенок, боксер, оказалось поздно. То есть не сразу, а чуть позже, когда собаке было уже месяцев восемь. Нет, сначала это было то самое счастье, которое ему грезилось. Целыми днями он возился с ней, сбегал из школы, чтобы щенок, поначалу скучавший и скуливший без матери, подолгу не оставался один, а ночью, чтобы успокоить малыша, но и не допускать педагогической ошибки – не брать его, жалобно повизгивающего, в постель, сам ложился рядом с ним на коврик.

И все равно поздно.

Именно в том году, летом, все и переломилось. Родителям дали какую-то льготную путевку в санаторий, а ему предложили поехать в спортлагерь на море (он очень хотел) – и кому сидеть с собакой? Вот тогда-то и было принято решение – отдать ее. Насовсем.

Конечно, он сначала не соглашался. Он был против. Он даже готов был не поехать на море, а остаться вместе с ней в городе. Но и море влекло, еще как, вообще в тот год у него появилось много новых увлечений – футбол, гитара, кино, времени катастрофически стало не хватать, да и, если честно… перегорел он.

Он согласился.

Никак не стиралась из памяти картинка: как она оглядывалась, их Мегги, его Мегги (он смотрел из окна), когда ее уводили. И потом, в разом опустевшей квартире, опускали глаза, молчали, затаившись, словно ожидая, что непременно что-нибудь теперь произойдет нехорошее – как возмездие. Но ничего не произошло, родители уехали в санаторий, он в спортивный лагерь на море, как и хотел, новые впечатления вытеснили все прочее, а вернувшись, снова он был один, как раньше.