Читать «Ада, или Радости страсти (Часть 1)» онлайн - страница 54

- Ладно, - сказал он, вставая, - надо идти. Счастливо оставаться всем вам. Счастливо оставаться, Ада. Это ведь твой отец там под дубом, верно?

- Нет, это вяз, - ответила Ада.

Ван глянул через лужайку и произнес, словно бы про себя - с самой малой, быть может, долей ребяческой рисовки:

- Надо бы и мне заглянуть в этот зулусский листок, когда дядя его дочитает. Предполагалось, что во вчерашнем крикетном матче я буду играть за гимназию. Бэтмен Вин из-за болезни на поле не вышел, "Риверлэйн" посрамлен.

15

Как-то под вечер они взбирались на глянцевито-ветвистое шаттэльское древо, росшее в дальнем углу парка. Мадемуазель Ларивьер с малышкой Люсеттой, скрытые прихотью поросли, но отчетливо слышимые, играли в серсо. Время от времени над или за листвой промелькивал обруч, посланный с одной невидимой палочки на другую. Первая цикада этого лета старательно настраивала свой инструмент. Похожая на серебристого соболя белка-летяга сидела на спинке скамьи, смакуя еловую шишку.

Ван, добравшись в своем синем трико до развилки, расположенной прямо под его проворной подружкой (разумеется, лучше него знакомой с заковыристой географией дерева), но лица ее так и не увидев, послал немое известие, сжав ей двумя пальцами (указательным и большим) щиколку, как сжала бы она сложившую крылья бабочку. Босая ступня ее соскользнула, и двое запыхавшихся подростков постыдно сплелись средь ветвей, стискивая друг дружку под легким дождиком плодов и листьев, и в следующий миг, едва они восстановили подобие равновесия, его лишенное выражения лицо и стриженая голова очутились промеж ее ног, и упало, глухо стукнув, последнее яблоко - точкой, сорвавшейся с перевернутого восклицательного знака. На ней были его часы и ситцевое платье.

(- Помнишь?

- Конечно, помню: ты поцеловал меня здесь, снутри...

- А ты начала душить меня своими дурацкими коленками...

- Я пыталась найти хоть какую опору.)

Быть может и так, но согласно более поздней (значительно более поздней!) версии, они еще оставались на дереве, еще пунцовели, когда Ван снял с губы гусеничную шелковинку и заметил, что подобное небрежение по части наряда есть форма истерии.

- Ну что же, - ответила Ада, уже оседлавшая излюбленный сук, - как всем нам теперь известно, мадемуазель Алмазова-Ожерельская ничего не имеет против того, чтобы истерические девочки не носили панталончиков в пору l'ardeur de la canicule46.

- Я отказываюсь делить твой жар с какой-то яблоней.

- На самом деле мы находимся на Древе Познания, - этот экземпляр прошлым летом привезли сюда в парчовой обертке из Эдемского Национального Парка, в котором сын доктора Кролика служит смотрителем и скотоводом.

- Пусть подсматривает сколько влезет и водится с кем ему нравится, сказал Ван (естественная история давно уже действовала ему на нервы), - а я вот готов поклясться, что в Ираке яблони не растут.

- Верно, но это ведь не всамделишная яблоня.

("И верно, и неверно, - опять-таки много позже прокомментировала Ада: - Мы часто об этом спорили, и все же в ту пору ты не мог отпустить столь вульгарной остроты. В минуту, когда невиннейшая случайность позволила тебе, как говорится, сорвать робкий поцелуй! Стыд и позор! Кроме того, восемьдесят лет назад в Ираке не было никакого Национального Парка". "Справедливо", - сказал Ван. "И никакие гусеницы не кормились на том дереве в нашем саду". "Справедливо, любовь моя, так и не ставшая ларвой". Естественная история стала к этому времени историей древней.)