Читать «Аввакум» онлайн - страница 338

Притащили протопопа к воеводе.

– Не живется тебе, дурак! – закричал Пашков, а рука у него к ножу так и дергалась. – Если что… сожгу тебя! До пепла сожгу. Выкиньте его, нелюдя!

Выкинули.

Войско ночью уходило, по звездам, от шпионов таились. Воеводы наивные, шамана звали – не таились, а в поход – тайком да тишком.

Несколько казаков зашли к Аввакуму:

– Благослови, батюшка протопоп!

– На что же мне вас благословлять? На погибель вашу? – И, крестясь, обещал: – Поплачу о вас.

Выходя за ворота тына, лошади заржали вдруг. Тихое – явным стало: коровы мычат, собаки лают, воют, козы и овцы блеют. Иноземцы – и те, что в поход шли, и те, что в Иргене оставались, – взголосили варварски – собак не стало слышно.

Вдруг к Аввакуму всадник. Соскочил с коня, забежал в дом, на колени перед протопопом упал.

– Еремей Афанасьевич прислал меня. Вот слово в слово, что велено сказать: «Батюшка-государь, помолись за меня!»

Сказал Аввакум посланцу:

– Помолюсь.

Затворил ворота острожек. Притих, ожидая воинов своих.

21

Кого-то ждут, а кого-то, нечаянного, дождались.

Енафа у окошка веретеном пряла. Легко ходило веретено, так легко, что пело, а Иова сидел на полу с кошкой, и оба на веретено глядели и подпевали той песенке.

Вдруг на крыльце веником по ногам шмыг-шмыг, в сенях – топ-топ! У двери замешкались, поскреблись, ища в полутьме ручку… Вздохнула дверь, как никогда не вздыхала, и по облаку, по холоду, кинувшемуся в тепло, вошел в избу нездешний человек.

– Савва, – тоненько сказала Енафа, веретена тише.

Уронила руки, помертвела, а веретено крутилось само по себе, не желая расставаться со своей песенкой.

На Крещение в Большое Мурашкино приехал полковник Лазорев. Привез вольные для десяти семейств, таково было завещание боярина Бориса Ивановича Морозова. Привез Лазорев и Енафе с Саввой великую радость.

Глеб Иванович Морозов, по прошению Бориса Ивановича, дал вольную Енафе и сыну ее. Савву он за крепостного не признал.

Лазорев, занятый делами, объезжал с местным воеводой владения боярина, которые отныне переходили Анне Ильиничне, супруге его.

Только последний вечерок провел Андрей в семействе Саввы.

Вспомнили прошлое. Погоревали о братьях-молчунах. Где скитаются? В холодных ли странах, в теплых? За здравие свечку ставить, а может, за упокой?

Перекинулся разговор с прошлого на нынешнее. Стали думать, как дальше жить.

– Тебе бы, Андрей, жениться, – сказала Енафа.

Лазорев вздохнул:

– Есть у меня жена, ребятушки. В чужеземном краю оставил… Боярину я свое отслужил, для государевой службы не годен. Устрою дела боярыни Анны Ильиничны, устрою свое имение да и поеду на синее озеро, на зеленый остров, к простоволосой русалке моей, к Расе.

– К простоволосой?! – изумилась Енафа.

– В том краю женщины волос не прячут.

– А мы здесь будем жить, – сказала Енафа. – Правда, Саввушка?

– Я хоть колодезник да руды копатель, а быть мельником мне по душе. Я в отрочестве жил на мельнице. Серафим, добрый спаситель мой, многому меня научил.

– Можно и на мельнице сидеть, – сказала Енафа. – А можно и торговать. Я две барки в прошлом году задешево купила. У нас иные мужики, и в Мурашкине, и в Лыскове, свои суда имеют, соль возят из Астрахани. Дело прибыльное.