Читать «Абрамов. Дела российские» онлайн - страница 318

—    Не ходи больше ко мне. Мне все равно крышка, а ты в этих чеботах без ног останешься. Как я.

И еще он пожалел ее потому, что она была с брюхом — шлепнется по дороге, что будет? Криком кричать — ни до кого не докричаться.

Однако через три дня Тоня опять пришла. И опять в этих самых калеках-сапожонках. И тут уж он просто заорал на нее:

—    Да ты совсем сдурела, баба! Как тебя и мужик-то отпускает в такую погоду?

—    Нету у меня мужика.

—    Понятно. Так сказать, невтерпеж стало — досрочно отоварилась.

Тоня расплакалась (кто бы на ее месте не расплакался), но вот какой характер у человека: в один миг все шлюзы перекрыла и так ему больную ногу обработала да промыла, что он в ту ночь спал без снотворного. Впервые за много-много недель.

Назавтра проснулся — солнце во все окна барабанит, журавли на озимях за деревней трубят — с закрытыми окошками слышно, и мать вошла с улицы — так и хлынула весна в ихнюю берлогу.

Э, да хватит тебе лежать! Вылезай на крыльцо, по-

дыши еще напоследок вольным воздухом да полюбуйся на земную красу.

Вылез. На все предписания, на все запреты медицины плюнул, самого Евгения Федоровича побоку, а Евгений Федорович Калистратов — бог в областной больнице. И мало того что вылез. Рубаху еще с себя стащил. Пущай и кости погреются на весеннем солнышке.

Мать увидела — заругалась, запричитала: с ума парень сошел? А парень одно твердит: помирать, так помирать с музыкой.

Тоня ходила к нему целый месяц, и Аркадий целый месяц блаженствовал: стихли боли в ноге, аппетит появился, а потом настал день — и на ноги встал.

Первый большой выход, конечно, в Радово, к ней, своей спасительнице. Нашло, накатило — сдохнуть, а самому доползти до Радова.

Тоня услыхала гром в дверях — не совладал с костылями, — перепугалась насмерть:

—    Ой, ой, сумасшедший человек!

—    Сумасшедший? Сумасшедшие-то мировые рекорды не ставят, а я сегодня два километра за пять часов пробежал.

—    Так вы это пешком? — Тут уж у Тони и вовсе глаза на лоб.

■— Пешком! Говорю, рекорд скорости поставил.

—    Да вам же категорически нельзя.

На Аркадия опять нашло, накатило — весь день с утра на взводе был, — выпалил:

—    А раз мне нельзя ходить, переезжай ты ко мне.

—    Я?

—    А чего?

—    Я что-то вас не понимаю, — пролепетала Тоня.

—    Да чего понимать-то? Человек ей руку и сердце предлагает, а она — не понимаю...

Тоня расплакалась — ручьи по полу побежали, — а потом, глядя на него мокрыми, несчастными глазами, сказала:

—    Я вам ничего худого не сделала, а вы так издеваться надо мной...

—    Да я не издеваюсь! С чего ты взяла, что издеваюсь?

—    Но вы же видите, какая я...

^!— Вижу. С брюхом. — И пошутил, чтобы как-то приободрить невесту: — Имей в виду, эта посудина и впредь пустовать не будет.

Разговоров в этом духе было немало. Тоня заладила — на брюхатых не женятся, колом не своротить, а когда он наконец допек ее, опять мать родная взбунтовалась. И сколько ей ни доказывал Аркадий, что ежели бы не Тоня, так, может, его и в живых-то сейчас не было, укатила от срама к дочери.