Читать «А. Н. Островский. Полное собрание сочинений в двенадцати томах. Том 3» онлайн - страница 291

Приписав Островскому эту нелепую идею, рецензент объявил, что она «не выдерживает никакой критики», и утешился лишь тем, что по ходу пьесы Васильков оказался «дураком и тупицей». «... Автор хотел показать нам новую породу людей дела, но только эта порода, к несчастию, вышла у него не лучше той, которую он бичует» (1870, 22 апреля).

Такое же непонимание проявил критик еженедельника «Русская летопись». Рецензент не понял, чего хочет автор, «чему сочувствует? Во имя чего выводит всю эту грязь и запустение?». Деловой человек, выставленный Островским в контраст бездельникам и мотам, «выходит таким глупцом и такою дрянью, что и здесь не находишь удовлетворения». При отсутствии «какой-нибудь положительной нравственной идеи» комедия, по мнению критика, представляет собой «не больше как ряд весьма циничных картин, возбуждающих в зрителе только негодование» (1871, 5 февраля).

Другой упрек, повторяющийся во многих статьях, заключался в том, что Островский слишком сгустил краски при изображении матери и особенно дочери Чебоксаровых. Находили, что Лидия нарисована слишком циничной, что автор не делает никакой разницы между дамой из общества и публичной женщиной.

Как удача драматурга в некоторых случаях расценивались фигуры Телятева и Кучумова. Обращали внимание на верность отдельных сцен, живость диалога, комизм некоторых эпизодов fcM. «Сын отеч.», 1870, 27 февраля, «Спб. вед.», 1870, 19 апреля).

Первое справедливое суждение о комедии высказал обозреватель «Одесского вестника», который поставил произведение Островского в один ряд с бессмертным творением Гоголя: «... после «Ревизора» немногие драматические произведения увлекали меня до такой степени глубиною п современностью сюжета и необыкновенно мастерским изложением». Центральную идею комедии обозреватель «Одесского вестника» видел в осуждении пороков дворянского сословия — паразитизма, упадка нравов, «отсутствия всякого серьезного интереса в жизни, всякого дела». Разоблачая так называемых светских людей, Островский показал, что «велпкие больные вопросы человечества, волнующие все остальное общество до самых основ его нынешнего строя, проходят мимо этого светского кружка, нисколько его не затрагивая». В комедии, отмечал критик, «приятно поражает отсутствие всяких идеализированных героев, резонерства и т. п. и необыкновенная сценичность ее».

Оценивая Василькова как хищника, который «своими аферами хапнул немало», обозреватель «Одесского вестника» находил все же, что образ этот недостаточно разработан автором. Из всех персонажей пьесы Васильков «наименее выдержанный характер, плохо удавшийся г. Островскому» (1870, 5 и 7 апреля).

Объективная оценка социальной значимости комедии и зрелости художественного ее воплощения пришла только через пять лет из лагеря «Отечественных записок».

В фундаментальной статье «Особенности русской комедии» А. М. Скабичевский детально проанализировал образ Василькова в его соотношении с реальными жизненными типами. Мнение Скабичевского сводится к следующему: «наш современный прогресс» создал людей типа Василькова. Островский увидел его в русской действительностп и, неспособный отступиться от правды жизни, изобразил в своей комедии. По сравнению с Тит Титычем это «... новый тип капиталиста-дельца, который, без сомнения, впоследствии сделается преобладающим типом темного царства...». Васильков резко отличается от Телятева, Кучумова, Глумова, от всех этих представителей «отживающей культуры российской распущенности». Он не сорит деньгами, не пытается жить выше своих средств; подтянутый, твердый, энергичный, деятельный, он стремится обогатиться честными средствами. Но идеальность Василькова мнимая: у него все подчинено наживе, даже во имя страсти он «не выйдет из бюджета». Любовь, брак и семью он обращает в выгодную спекуляцию, на жену смотрит, как на декорацию или мебель, способную украсить его салон и привлечь нужных людей. Он подчиняет Лидию, хотя видит ее безнравственность, распущенность и нелюбовь к себе, берет ее в руки и «запрягает ее в ярмо своей колесницы, мчащей его на пути к миллионам» («Отеч. зап.», 1875, № 1 и 2). Но такая трактовка образа, по мнению Скабичевского, возникает объективно, вопреки намерениям драматурга.