Читать ««Пёсий двор», собачий холод. Том I» онлайн - страница 102

Автор неизвестен

Рассказывал об этом Валов с заоблачной гордостью — и даже в Академию стал снова заглядывать, по собственному выражению, «без антагонизма».

Из Академии же он когда-то привёл за собой Приблева («мальчика Приблева», как неотступно называл его Гныщевич). Безапелляционно заявил, что метелинские активы небесконечны, а «побочный, гм, проект» (Драмин поспорить был готов, что для Гныщевича — главный) требует разумно распоряжаться средствами. Приблев — как там говорил Хикеракли? «любит финансы»? — распоряжаться средствами был рад и даже «набросал уже, ну, стратегию». Гныщевич же к «мальчику Приблеву» изначально проникся своеобразной покровительственной нежностью, а потому взял его на «побочный проект» не раздумывая — чтобы, значит, чужих до того проекта поменьше допускать. И вот опять Драмин поспорил бы, что через пару месяцочков заменит он Приблевым нынешнего главного счетовода. Сейчас-то Приблев смущается, вперёд не лезет, но уж Гныщевич-то смущаться не будет, как уверится в его способностях.

И всё пошло совсем на лад, разве вот только нынче, по ноябрьской-то беспутице, господин наместник Людвиг Штерц надумал явиться на воспрянувший завод с инспекцией. Гныщевич долго выбирал, кого из «сотрудников» оставить на последнюю часть переговоров (ту, что с графином водки и двумя стопками — «а и правда, нечего ему думать, будто у нас тут все подряд упиваются»). Выбрал в итоге Драмина. Потому что вроде как видел в нём доверительное лицо.

«Думаешь? — смотрел вчера в пивную кружку Хикеракли. — А по мне, он такой человек, что ежели захочет, кого угодно убедит в доверительности. И всем-то покажется, что он к нему, к нему одному, родимому, и благоволит. Интересно, ценит ли он сам хотя бы Плеть…»

Наверное, Хикеракли был прав. Тем бы и объяснился тот совершенно «метафизический», по выражению Валова, факт, что, когда они с Драминым на завод явились, всё его население вполне уже приняло Гныщевича в роли управляющего. «Прошлый который, он на харчах хозяйских сидел, а этот, хоть и прыщ, но за дело», — объясняли мужики. Это была правда: про дело Гныщевич им небесных песен напел. Объяснял, как раньше они скучные клапаны да лопасти лепили, в лучшем случае — валы карданные, а теперь станут выпускать эксклюзивный продукт, «да наши имена в историю войдут». Сказал, что через годик, когда таланты проявятся, позволит на выпущенных автомобилях росчерк мастера ставить, «как ювелирам». Отменил походя полную рабочую форму — «что мы сами-то как валы карданные, мы же люди» — и повысил, конечно, плату. Не забывал, кстати, всегда говорить «мы», а не «вы». Когда Драмин его слушал, всё казалось, что болтает Гныщевич, как на одном колесе едут: остановится — точно оземь грохнется. Но красивые речи — это только половина дела.