Читать ««Образ двадцатого... В прошлом и настоящем»» онлайн - страница 396

В Италии сложно переплетались надежды на «возрождение Возрождения» и стилевые реминисценции немецкого неоидеализма XIX века. Тут много значили примеры Ганса фон Марэ и Арнольда Беклина. Утопии немецких назарейцев, нахлынувших в Рим в эпоху романтизма, таким образом, проверялись еще раз, доказав свою неизбывность и несбыточность одновременно.

И в самой Германии после пароксизмов экспрессионизма и безумств дадаизма наметился отход к традициям. В Новой вещественности были сильны позиции мюнхенских неоклассицистов А. Канольдта и К. Мензе. Увлеченные наследием назарейцев, большие выставки которых тогда были организованы, они использовали многие мотивы Ренессанса, еще раз пытаясь соединить, как тогда было принято говорить, итальянское чувство формы и немецкую духовность.

Так что последние отголоски кубизма и футуризма казались ничтожными по сравнению с тем «возвратом» к реализму и традициям, которые характерны для 20-х годов. Сюрреализм как наиболее активное движение авангарда того времени сам охотно обращался к наследию, да и элемент фигуративности в его искусстве был силен. Только абстрактное искусство в одиночестве противостояло новым тенденциям; но к тому времени оно само несколько академизировалось и не казалось сколько-нибудь важным. Характерно, что и в нем наблюдался элемент некоторой неоклассичности (работы К. Малевича и П. Мондриана, их последователей), призыв к стабильности общества, поиски гармонии форм и духа.

Обобщая наблюдения над ситуацией, известный русский критик Абрам Эфрос в книге «Лирический круг» 1928 года писал: «Из глубины человеческой души поднимается с каждым днем все сильнее жажда ясности, гармонии, красоты. Вот почему так влечет нас классика, строгость форм, равновесие ее частей, точность ее просодии. Вот почему, как дуновение свежего ветра, мы вдыхаем веяние классической традиции прошлого и ее столетние создания опять молодо зеленеют в нас. Это голос учителей, переживших то же. И, прислушиваясь к нему, мы учимся». Он тогда думал о Пикассо, о современных исканиях итальянцев и немцев.

Можно также вспомнить, что 18 октября 1923 года Игорь Стравинский исполняет в Швейцарии октет, построенный на идее «возвращения к Баху». Концерт этот был воспринят чуть ли не как шутка гения, хотя у композитора путь к доромантической музыкальной эстетике обнаружился еще в «Истории солдата». Стравинский стремился, по его же словам, «к искусству, набитому искусством». Стоит вспомнить в связи с этим его ораторию «Царь Эдип» (1927), балет «Аполлон Мусагет» (1928) и «Псалмовую симфонию с хором» (1930). Новый музыкальный идеал был основан на классических формах и универсальной контрапунктной обработке.