Читать «Обзор некоторых событий церковной истории на Сахалине и Курильских островах» онлайн - страница 6

lib.pravmir.ru

Являясь, по сути дела, спорной, пограничной территорией между Россией и Японией Сахалин в полной мере испытал на себе все особенности данного положения, что естественно отразилось на людских судьбах. Внутренняя и внешняя политика государств влияла на религиозную жизнь населения, на успехи или трудности христианской проповеди, а также на активность или угасание традиционных или привнесенных религий. Историк, анализируя деятельность духовенства пишет: "прежде всего, миссионерство позволяло ненасильственными методами, практически без значительных военных расходов, поддерживать русское влияние на необъятных территориях восточных окраин страны и в течение столетий довольно прочно удерживать эти пограничные земли в составе Российской империи" [54]. В период с 1855 по 1875 гг. [55] над островом было установлено совместное управление из Санкт-Петербурга и Токио [56]. Летом и осенью на сезонные работы, связанные, в первую очередь с рыбной ловлей прибывало много японцев с соседнего острова Хокайдо. Местное население, состоящее из представителей племен айнов, нивхов, ороков и других составляло в середине XIX века 5-6 тысяч человек [57].

В религиозном отношении местные племена придерживались различных форм шаманизма. Одним из первых исследователей культуры, религии и языка сахалинского племени айнов был военный врач М.М. Добротворский. [58] Биограф писал о нем: "...военный медик.., с упрямым трудолюбием семинариста принимается за изучение айнов во всех отношениях, а их языка в особенности". [59] В предисловии к составленному аинско-русскому словарю исследователь писал: "...в настоящее время айны боготворят безчисленное множество невидимых существ добрых и злых... Шаманы говорят.., что они видят богов и слышат их голоса и айны вполне им верят". [60] Наряду с почитанием священных животных, в сознании аборигенов имелись боги гор, моря, леса, домашнего очага и т.д. Имели место обряды, связанные с жертвоприношениями, важнейшим из которых был культ медведя. Постепенно общение с русским населением привносило элементы двоеверия. В художественной литературе есть свидетельство: "Туземцы даже сохранили листок Псалтыря, на полях которого были перечислены в поминание православные имена: Иван, Данила, Петр, Сергей, Василий". [61]

Русское владение Сахалином на долгие годы закрепляет это место, как одно из самых мрачных и ужасных. На фоне каторги, страданий, жестокости и безнравственности, можно сказать единственным чистым и божественным остается присутствие церкви и священнослужителей. "Уставе о ссыльных", кроме немногих указаний на случаи, когда... священник должен "назидать в обязанностях веры и нравственности", объяснять ссыльным "важность даруемого облегчения" и т.п.; нет на этот счет и каких-либо определенных воззрений; но принято думать, что первенство в деле исправления принадлежит церкви и школе". [62] Большинство сахалинских храмов было построено в 80-90-е годы XIX века в основном на средства тюремного ведомства. [63] О том, какое значение для самих заключенных имел храм, писал один из каторжан "Было обычное отпевание в тюремной церкви. Присутствовали... смотритель, два-три надзирателя и несколько конвойных солдат... Помню унылое, подавленное настроение, угрюмые, сумрачные лица товарищей. Отпевание кончилось. Сейчас покойника закроют крышкой гроба. (Один из присутствовавших политических)... выдвинулся вперед и очутился около гроба. Он начал говорить так тихо, что первых слов я не расслышал. Это было прощальное обращение к покойному, как бы интимная беседа с ним. Изливалось горе... Тихий, мягкий голос разносился по церкви в абсолютной тишине" [64]. О нехватке духовенства и последствиях этого писал тюремный врач: "Жители,.. ни имеют ни церкви, ни священника, они лишены той обрядовой торжественности, которой начинается и оканчивается жизнь каждого человека; за неимением священника, обряд крещения и погребения исполняется каторжным, который читает соответствующие этим случаям молитвы... торжественные дни ничем не отличаются от простых дней: ухо не слышит того привычного звона колокола, который в былое время призывал на молитву в дом Божий!". [65] В те годы для исполнения приговора военно-полевого суда о смертной казни применялось повешение осужденного. Один из сахалинских духовников поведал о своем опыте напутствования несчастных: "Всю ночь разговор со священниками, торжественность исповеди, под утро полстакана водки, команда "выводи", саван, отходная...". Затем, как записал собеседник свидетельство пастыря: "Было раннее октябрьское утро, серое, холодное, темное. У приговоренных от ужаса лица желтые и шевелятся волосы на голове. Чиновник читает приговор, дрожит от волнения и заикается оттого, что плохо видит. Священник в черной ризе дает всем... поцеловать крест и шепчет, обращаясь к начальнику округа: - Ради Бога, отпустите, не могу...". [66] Обычные для каждого верующего русского человека православные обряды связанные с традиционной церковной практикой в условиях каторги приобретали другие формы. Один из свидетелей записал: "В великом посту каторжные говеют; на это дается им три утра. Когда говеют кандальные или живущие в Воеводской и Дуйской тюрьмах, то вокруг церкви стоят часовые, и это, говорят, производит удручающее впечатление. Каторжные чернорабочие обыкновенно в церковь не ходят, так как каждым праздничным днем пользуются для того, чтобы отдохнуть, починиться, сходить по ягоды; к тому же церкви здешние тесны, и как-то, само собою установилось, что ходить в церковь могут только одетые в вольное платье, то есть одна так называемая чистая публика. При мне, например, в Александровске всякий раз во время обедни переднюю половину церкви занимали чиновники и их семьи; затем следовал пестрый ряд солдаток, надзирательских жен и женщин свободного состояния с детьми, затем надзиратели и солдаты, и уже позади всех у стены поселенцы, одетые в городское платье, и каторжные писаря. Может ли, если пожелает, каторжный с бритою головой, с одним или двумя тузами на спине, закованный в кандалы или прикованный к тачке, пойти в церковь? Один из священников, которому я задал этот вопрос, ответил мне: "Не знаю". [67]