Читать «Заговор» онлайн - страница 30

—    С освобождением, друзья!

Костя стоит обалдевший, сжимает в руках карабин. На лице блаженная улыбка.

—    Немедленно переодеваться! — Старкевич командует, указывая на одежду, лежавшую на койке.

Через несколько минут мы с Костей уже похояш черт знает на кого. Особенно Костя. Идиотски выглядит он в желтых шароварах и в феске, из-под которой торчат белобрысые волосы. Я похож на матроса в брезентовой робе и рыбацкой шляпе. Карабин и наши мундиры уносят тотчас же. Я едва успеваю выхватить из кармана тетрадь.

Здесь, в пароходном чреве, крики и шум совсем не слышны. Старкевич, выглянув в коридор, говорит кому-то негромко:

—    Морис, скажите там, пусть заканчивают. Дело

сделано. И передайте капитану, пусть отходит как можно скорее. Этих идиотов еще потянет на борт за кем-то из обидчиков.    ¹

Минуты ожидания . бесконечны. Воображением своим я представляю себе ужасные картины, одна тягостней другой. Раскаленный плац казарменного городка, четырехугольник выстроенных рот легиона, два человека в нижних рубахах перед строем, комендантский взвод в одну шеренгу... Все это было видано когда-то, так же как короткий залп и два тела на земле и дежурный легионер, собирающий в совок сгустки окрашенного кровью песка. Нет, я не хочу теперь, на пороге освобождения, терять все, включая жизнь. Мне кажется, что я накануне осуществления несбыточной ранее мечты о том, чтобы увидеть родные места, столь дорогие скромной и непритязательной своей красотой.

Костя тоже переживает нечто подобное. На Родине у него мать — провинциальная учительница, жизнь свою посвятившая народному просвещению, да могила отца— боевого офицера русской армии, в четырнадцатом умершего от ран и похороненного во дворе собственного дома.

Наконец машина издала астматический хрип. «Кондотьер» сипло мяукнул гудком, и я почувствовал по судорожному вздрагиванию пола под собой, что винт врезался в воду. Мысленным взором представил себе узкую полоску воды, отделявшую сейчас мою вчерашнюю жизнь от завтрашней. С каждым мгновением полоска эта становилась все шире и шире, оставляя позади страшные годы в легионе, сомнения человека, оторванного от Родины, мучения от недосягаемости ее.

Опытным ухом уловил я прибавление оборотов машин парохода, и непреодолимо захотелось выйти сейчас

на палубу и проводить взглядом страшный берег Кабо-Хуби, проклятого богом и людьми места, предназначенного для жизни моей в течение почти десяти лет. Ростислав Павлович поглядывал на нас с Костей как человек, снисходительно прощающий детям их слабости, как бог, в чьих возможностях дарить людям уже потерянную надежду и забытую радость. Зная его характер и склонности, готов был я простить ему и предательство, и злой умысел при сочинении причин, вовлекших меня в событий страшные и роковые. Будущее свидание с Родиной волновало и тревожило меня, но более всего наполняло сердце радостью, и в эти минуты я готов был забыть навсегда все содеянное Старкевичем. Сейчас он олицетворял для меня великую мою Родину, Россию, страну единственную и неповторимую для каждого, кто взлелеян в ее божественных материнских объятиях. На глазах Кости увидел я слезы и отвернулся, чтобы самому удержать глаза сухими. Не хотелось мне допускать слабость в минуты, когда душа была на виду у нескольких людей, стоявших вместе с нами в каюте или заглядывавших в нее через распахнутую дверь. Начиналась наша новая жизнь».