Читать «Мой отец Соломон Михоэлс (Воспоминания о жизни и смерти)» онлайн - страница 9

Эта способность, в данном случае, позволила пятнадцатилетнему Шлемке Вовси заняться преподаванием изученного и полюбившегося ему русского языка.

истоки

Рига девяностых годов была одним из духовных центров русского еврейства. В доме моего деда со стороны матери, доктора философии Иегуды — Лейб Кантора, собиралась молодежь и устраивались литературные и музыкальные вечера.

В возрасте шестнадцати лет дед поступил в раввинское училище, открывшееся в Житомире еще при Николае Первом. По окончании курса, он уехал в Германию учиться медицине и стал одним из любимых учеников знаменитого Гельмгольца. Дед обладал феноменальной памятью и сам признавал, что то, что он однажды прочел, он запомнил навсегда. Круг его интересов был исключительно широк, однако больше всего его волновали проблемы русского еврейства. Гельмгольц нередко говорил ему: «Кантор, вы мне кажетесь чересчур универсальным».

Вернувшись в Россию, он забросил медицину и стал редактором первого еврейского журнала на русском языке, а затем, в 1879 году, объединив вокруг себя журналистов, писавших на иврите — Д. Фришмана, доктора Каценельсона (Буки — бен — Иогли), поэта Я. Фруга и других — он начал выпускать в самом Петербурге первую ежедневную газету на языке иврит» Ха — йом».

Знаменитого поэта Фруга он специально вызвал из Херсона для работы в газете. Семья деда сыграла большую роль в жизни Фруга.

Однажды к моей бабушке явились две знакомые старушки — монашенки, чтобы посоветоваться насчет племянницы, молоденькой девушки — сиротки, которая не желает последовать примеру теток и пойти в монастырь, а на ее содержание у старушек нет средств.

Бабушка предложила взять ее к себе в дом и обучить ремеслу белошвейки. Евдокия — так звали девушку — была необыкновенно хороша собой, настоящая русская красавица с тяжелыми золотистыми косами. В это же самое время у деда поселился Фруг, который не имел разрешения жить в Петербурге, то есть вне черты оседлости. У деда же он фиктивно числился лакеем.

Целыми днями сидел Фруг возле Евдокии и вертел ручку швейной машины.

Однако властная и решительная бабушка в конце концов воспротивилась этому» неподобающему» роману — еврейский поэт да с православной, да еще в ее доме, к тому же на незаконном положении в Петербурге!

Так или иначе, Евдокия покинула дом, и продолжала навещать бабушку. С Фругом же она осталась до конца своих дней, самоотверженно разделяя с ним все тяжести и невзгоды, которые могли выпасть на долю еврейского поэта в России.

« Ха-йом» сотрудничал также и Фришман, приехавший по вызову деда из Варшавы.Но еврейская культурная жизнь активнее всего протекала тогда в Польше.И через некоторое время, когда известный журналист Наум Соколов задумал издавать в Варшаве другую еврейскую ежедневную газету, «Ха — йом» прекратила свое существование.

Дед с семьей переехал в Либаву, где ему предложили место казенного раввина. Там же, в Либаве родились девочки — близнецы — моя мать Сарра и ее сестра Эльза, которую дома называли Элей. Когда девочки немного подросли, вся семья перебралась в Ригу. Бабушка умерла рано, и вся семья — брат и две крошки — остались на попечении старшей дочери деда — Маши.