Читать «Горожане солнца: детская фантасмагория здравого смысла» онлайн - страница 11

Длинный и тонкий поезд остановился у платформы, но они не увидели, как она садилась: несколько земляков столпилось у дверей, и ее совсем заслонило. Поезд тронулся, и вскоре даль, насколько было видно с пригорка, опустела вовсе: только птицы кружились над соседним лесом и тень облака восходила на холм. А они всё стояли, словно потеряв всякое предназначение и смысл, не зная, где найти силы, чтобы вот теперь взять и развернуться, и уйти в лес, и дальше жить без нее. Их лица были полностью замотаны тряпками, так что только носы торчали. Но и приподняв тряпки, трудно было бы прочесть что-нибудь в их лицах: ведь вопреки общему представлению, эти существа не умеют плакать.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мишата опаздывает на несколько лет

Кажется, что пойманная птица мечется в клетке. На самом деле это мироздание кувыркается вокруг нее. В безвыходно новом мире птица теряет вертикаль, вселенная летит во все пропасти сразу, и птица напрягает силы, чтобы самой удержаться от полета.

— Иначе собственным сердцем подавишься, — ошеломленно заключала Мишата.

Да, с самого начала все пошло как-то не так.

Казалось, вот-вот она соскользнет в какую-то бездонную яму... И совсем не за что зацепиться! Ни сердцу, ни уму, ничему. Мишату окружал мир совершенно новый и совершенно страшный. Знакомые вещи — заросли, деревья, луга, мокрые после недавнего дождика, — блистали и уносились с невероятной скоростью мимо, а все, что находилось в покое, было чужим. Сжавшись в углу лавочки, у окна, Мишата пыталась унять переполох чувств, но напрасно.

Древесный сук, взглянувший из скользкого склепа лака; створка двери, оживающая внезапно и бессмысленно, как оторванный хвост ящерицы; нехорошая надпись красными буквами, которые не могут из нее сбежать, потому что у них специально перерезаны ножки... А главное — земляки, все без исключения сидящие лицом к Мишате! Это было невыносимо; синица в Мишате, мышь в Мишате, блоха в Мишате напрягали все свои крохотные силы, чтобы не обезуметь... Еще, казалось, немного, и они понесутся кубарем, задыхаясь и вереща, и потянут за собой всю оставшуюся Мишату...

Пришлось закрыть глаза.

— В конце концов, затем и путешествуют все те, у кого разум цветной, — шептала Мишата, постепенно успокаиваясь в собственных потемках. — Когда живешь неподвижно, привыкаешь к вещам и совсем доверяешься им... А о себе забываешь... А когда все вокруг сходит с ума, приходится себя вспомнить... Только страшно побежать в себя и ничего не найти. Но у меня, к счастью, вроде чего-то есть...

Она исследовала себя в темноте и убедилась: да, много всего, просто полно всяких приспособлений, укрытий, запасов, кладов и тайн, и переполох чувств где-то на границе этого мира не долетает сюда. Здесь все подчинялось не чувствам Мишаты, не ее разуму и сердцу, а ей самой. И здесь, если захотеть, можно было находиться и не соскучиться вечно. У этого царства не было одного края, и солнце появлялось оттуда тогда, когда требовалось, его лучи прогревали всю Мишату целиком, до поверхности, и, превратившись в улыбку, гасли. Благодаря этому Мишата, в сущности, могла улыбаться чему угодно и на что угодно смотреть: подумаешь, самый обыкновенный поезд, тем более она мечтала попасть в него столько времени, и что же теперь сидеть с закрытыми глазами как дура.