Читать «Молодая война» онлайн - страница 4
Даниил Гранин
— Ты помнишь того интенданта? — спросил я Сашу.
— Какого интенданта? — спросил инвалид.
— Был такой интендант, — сказал Саша. — Героический командир. Некоторые умилялись.
— Это я, что ли, умилялся? — сказал я.
— Забыл? Забыл, как всех воодушевлял, когда по лесу шли? В пример ставил. Во исполнение приказа — живым в плен не сдаваться.
— Точно, был такой приказ, — сказал инвалид. — От такого приказа, случалось, больше драпали. Кое-кто. У нас был случай…
— Погоди, — сказал я. — Неужели я это говорил?
Я ничего такого не помнил. Удивляясь, я слушал, как Саша рассказывал про меня.
— Сознайся, когда мы в болоте застряли, ты тоже небось подумывал, — сказал Саша.
— С чего ты взял?
— А с того, что я сам об этом подумал.
— Ты? — сказал я. — Думал? Ты кричал, а не думал.
— Чего это я кричал? — спросил Саша Алимов.
— Всю дорогу ты ругался и кричал, что не желаешь больше. Что раз так, ты не желаешь.
— Естественно, — сказал инвалид.
— Странно, — сказал Саша.
И он так сказал это, что я не стал говорить, как он плакал.
— Вот тебе и шутки-баламутки, — сказал инвалид. — У командиров, у них пистолет, а солдату попробуй из винтовки, застрелись. Конечно, в общем и целом приказ помогал. Вот после войны у меня было положение…
— Такие мы тогда были мальчики, — сказал Саша. — Ладно, выпьем за них.
Мы выпили.
— Штука этот ваш интендант, — сказал инвалид. — Как его фамилия?
— Не знаю, — сказал я.
— У нас там тоже был один такой.
— Ты что, был в нетях? — спросил я.
— Вот чудила. А про что я толкую? Выясняли, почему, мол, в плен попал. А дело было так. Когда нас прижали под Старой Руссой…
И он стал рассказывать нам свою историю.
Молоко на траве
Нас осталось четверо. Саша Алимов еще хромал, раненный в ногу. Мы по очереди помогали ему идти. Оно было бы ничего, если бы Валя Ермолаев не проваливался. Он был такой грузный и большой, что кочки не держали его. А путь наш лежал через болота, и мы часто останавливались и тащили Ермолаева за ремень или протягивали ему жердины. Измученные, мы потом лежали на кочках.
— Это парадокс: ничего не жрет, а такая же туша, — злился Махотин. — Почему ты не худеешь?
— Бросьте вы меня, — ныл Ермолаев. — Не могу я больше.
— Надо было сказать это раньше, тогда б мы тебя не тащили.
Лежать долго было нельзя, кружилась голова от дурманного запаха багульника и болотных трав. Надо было подниматься и снова брести, опираясь на винтовки.
Хорошо, что ночи стояли светлые. Мы шли и ночью. На четвертую ночь мы выбрались в сухой березняк и увидели огни и услышали голоса. Голоса были женские. Мы подошли ближе. Сперва нам показалось, что это табор. Стояли телеги, плакали ребятишки. Говорили по-русски; Это были погорельцы. Бабы и старики. Деревня сгорела, и они ушли в лес. Спали в телегах. Днем хоронились, а ночью рыли землянки, варили картошку.
Когда мы вышли на свет костра, женщины испугались.
Мы стали совсем страшные на этих болотах, волосы в тине, гимнастерки, штаны — бурые от ржавой воды. Морды заросшие. Только винтовки мы держали в порядке, мы обматывали их тряпками, поднимали их над головой, когда лезли в трясину.