Читать «Огонь и дым» онлайн - страница 22

M. A. АЛДАНОВ

Ром. Роллан — очень большой писатель и очень большой человек. Он совершенно чужд рекламе, тем более саморекламе; таким он был всегда. Но он живет в Швейцарии, высоко над уровнем моря — и над уровнем земли. Он «любить людей» оттуда, откуда их видно плохо. Прежде в долине, где шумела «Ярмарка на площади», он любил их меньше. В Швейцарских горах хорошо писать о философии Эмпедокла или о похождениях французского крестьянина, имеющих давность в несколько столетий. И действительно Empedocle d'Agrigente — прекрасный философский этюд, a Colas Breugnon — художественное произведение, которое останется во французской литературе. Но о некоторых новейших политических выступлениях знаменитого писателя нам, его искренним и давнишним почитателям, приходится сильно пожалеть.

Ром. Роллан напрасно назвал «Les Precurseurs» продолжением «Au-dessus de la Melee»: тогда он был «выше свалки», теперь он в ней самой — только как-то чуть сбоку. Не дай ему Бог оказаться au-dessous de la Melee. Ибо ниже свалки тот, кто, живя в Швейцарии или в Париже, гордо бряцает окровавленным топором Ленина. Этого пока, к счастью, не случилось с Ром. Ролланом. Но с высоты снеговых гор он прежде лучше видел огонь, чем теперь различает дым. За Альпами ему не видно Чрезвычайки.

Вопросительные знаки

Еще другое знаменитое имя занесено в список лиц, неблагонадежных по большевизму.

Во время предвыборной агитации я как-то зашел на митинг, почетным председателем которого был капитан Садуль. Могу засвидетельствовать, что ни о чем другом, кроме русских дел, там не говорилось: вся электоральная кампания в Париже сводилась к спору о России; очевидно, у прекрасной Франции нет своих забот. На этом митинге разные молодые человеки, которые, по-видимому, для народного блага считали совершенно необходимым пройти в парламент, несли всевозможную ерунду о России, о доблестных большевиках, о возвышенной Constitution des Soviets. Публика сочувственно внимала… Внезапно один из молодых человеков произнес два имени: nos glorieux camarades: Jean Longuet… Anatole France… Зал разразился бешенными аплодисментами.