Читать «Дядя Веня» онлайн - страница 20

Серебряков. Нет, Веня, уж если кто абсолютно необходим, так это именно ты. Я настаиваю, чтобы ты остался.

Входит Мария Борисовна.

Ну вот, все в сборе. Не прошло, как говорится, и получаса… (нервно потирает руки)

Пауза.

Я пригласил вас, чтобы поделиться с вами некоторыми своими соображениями по поводу нашего общего, так сказать, устройства. Разделю это на две части — идейную и практическую. Если в первой я, по мнению многих, достаточно силен, то во второй, житейской, смыслю мало, а потому особенно попрошу вас, Мария Борисовна, тебя, Веня, вас, доктор, а также облеченную местным опытом молодежь, помочь мне хорошим деловым советом.

Пауза.

Начну с того, что я чувствую себя весьма неловко здесь, на этом месте, где мы с вами сейчас находимся. Отчего, вы спросите? Видите ли, всю жизнь я активно боролся за права человека в широком смысле этого слова. В тоталитарной России мы шли в тюрьмы и лагеря за демократические ценности, за свободу, равенство, за либеральное общество западного типа…

Войницкий (прерывает его). Нельзя ли короче, Склифософский? Я ведь так, чего доброго, на работу опоздаю. Кроме того, насколько я помню, тебя лично тюрьмы и лагеря миновали. Если, конечно, не считать однократного попадания в районный медвытрезвитель.

Мария Борисовна. Веня! Как тебе не совестно!

Войницкий. Ладно, ладно, молчу.

Серебряков (склонив голову, пережидает, пока аудитория успокоится). Итак, как я уже отметил, мы шли в тюрьмы и лагеря за демократические ценности, за свободу, равенство, за либеральное общество. Некоторые из нас заплатили за это своей жизнью. (с вызывающим видом оглядывает комнату; все молчат) И я, один из немногих уцелевших представителей этого героического авангарда, я, Александр Серебряков, спрашиваю себя сейчас: чиста ли моя совесть? Не предаю ли я память своих погибших товарищей? Не помогаю ли я топтать те великие нетленные идеалы мира и демократии, во имя которых сложили они свои светлые головы? Увы…

Астров. Ничего не понимаю. Кто-нибудь потом мне переведет — о чем тут идет речь?

Серебряков. О вас, молодой человек, о вас в том числе. Что вы на меня так смотрите? Знаете ли вы, какой жгучий стыд за свою страну охватывал меня в Европе всякий раз, когда мои старые друзья по борьбе из Германии, Франции, Италии задавали мне недоуменные вопросы о бесчеловечной политике Израиля по отношению к палестинцам? Об оккупации? О разрушении домов? Об убийствах ни в чем не повинных людей? Об узаконенном расизме сионистского государства? Неужели вас всех это нисколько не беспокоит?

Пауза.

Нет? Тогда мне с вами не по пути. Серебряков никогда не был в одной лодке с фашистами.

Астров. О! Наконец-то знакомое слово. Теперь я, слава Богу, начинаю что-то понимать.

Мария Борисовна (в замешательстве). Александр, ты говоришь ужасные вещи. Не может быть, чтобы ты считал меня фашисткой. У меня вся семья — тридцать семь душ закопаны немцами в местечке Крупки… Да я ж тебе рассказывала. Как ты можешь?