Читать «Стихотворения (1916)» онлайн - страница 3

на вальс!

Возьми и небо заново вышей,

новые звезды придумай и выставь,

чтоб, исступленно царапая крыши,

в небо карабкались души артистов.

ИЗДЕВАТЕЛЬСТВА

Павлиньим хвостом распущу фантазию в пестром цикле,

душу во власть отдам рифм неожиданных рою.

Хочется вновь услыхать, как с газетных столбцов зацыкали

те,

кто у дуба, кормящего их,

корни рылами роют.

НИКЧЕМНОЕ САМОУТЕШЕНИЕ

Мало извозчиков?

Тешьтесь ложью.

Видана ль шутка площе чья!

Улицу врасплох огляните —

из рож ее

чья не извозчичья?

Поэт ли

поет о себе и о розе,

девушка ль

в локон выплетет ухо —

вижу тебя,

сошедший с козел

король трактиров,

ёрник и ухарь.

Если говорят мне:

— Помните,

Сидоров

помер? —

не забуду,

удивленный,

глазами смерить их.

О, кому же охота

помнить номер

нанятого тащиться от рождения к смерти?

Все равно мне,

что они коней не по́ят,

что утром не начищивают дуг они —

с улиц,

с бесконечных козел

тупое

лицо их,

открытое лишь мордобою и ругани.

Дети,

вы еще

остались.

Ничего.

Подрастете.

Скоро

в жиденьком кулачонке зажмете кнутовище,

матерной руганью потрясая город.

Хожу меж извозчиков.

Шляпу на́ нос.

Торжественней, чем строчка державинских од.

День еще —

и один останусь

я,

медлительный и вдумчивый пешеход.

НАДОЕЛО

Не высидел дома.

Анненский, Тютчев, Фет.

Опять,

тоскою к людям ведомый,

иду

в кинематографы, в трактиры, в кафе.

За столиком.

Сияние.

Надежда сияет сердцу глупому.

А если за неделю

так изменился россиянин,

что щеки сожгу огнями губ ему.

Осторожно поднимаю глаза,

роюсь в пиджачной куче.

«Назад,

наз-зад,

н а з а д!»

Страх орет из сердца.

Мечется по лицу, безнадежен и скучен.

Не слушаюсь.

Вижу,

вправо немножко,

неведомое ни на суше, ни в пучинах вод,

старательно работает над телячьей ножкой

загадочнейшее существо.

Глядишь и не знаешь: ест или не ест он.

Глядишь и не знаешь: дышит или не дышит он.

Два аршина безлицого розоватого теста:

хоть бы метка была в уголочке вышита.

Только колышутся спадающие на плечи

мягкие складки лоснящихся щек.

Сердце в исступлении,

рвет и мечет.

«Назад же!

Чего еще?»

Влево смотрю.

Рот разинул.

Обернулся к первому, и стало и́наче:

для увидевшего вторую образину

первый —

воскресший Леонардо да-Винчи.

Нет людей.

Понимаете

крик тысячедневных мук?

Душа не хочет немая идти,

а сказать кому?

Брошусь на землю,

камня корою

в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая.

Истомившимися по ласке губами тысячью поцелуев покрою

умную морду трамвая.

В дом уйду.

Прилипну к обоям.

Где роза есть нежнее и чайнее?

Хочешь —

тебе

рябое

прочту «Простое как мычание»?

ДЛЯ ИСТОРИИ

Когда все расселятся в раю и в аду,

земля итогами подведена будет —

помните:

в 1916 году

из Петрограда исчезли красивые люди.

ДЕШЕВАЯ РАСПРОДАЖА

Женщину ль опутываю в трогательный роман,

просто на прохожего гляжу ли —

каждый опасливо придерживает карман.

Смешные!

С нищих —

что с них сжулить?

Сколько лет пройдет, узнают пока —

кандидат на сажень городского морга —

я

бесконечно больше богат,

чем любой Пьерпонт Мо́рган.

Через столько-то, столько-то лет

— словом, не выживу —

с голода сдохну ль,

стану ль под пистолет —

меня,

сегодняшнего рыжего,

профессора́ разучат до последних иот,

как,

когда,

где явлен.

Будет

с кафедры лобастый идиот