Читать «Перевернутое небо» онлайн - страница 15

66

31 октября происходило собрание московских писателей, посвященное Пастернаку. Я не был тогда еще членом Союза и в нем не мог участвовать. А вечером нужно было ехать в Переделкино и рассказать Пастернаку, как прошло собрание. Из тех, с кем я дружил, по моим соображениям на собрании должен был быть Борис Слуцкий. Ближе в вечеру я позвонил ему, он сказал, что только что оттуда вернулся. “Приезжайте, я все расскажу”.

Выйдя из подъезда, я столкнулся на улице с жившей в нашем доме Верой Инбер. Я хорошо ее знал с детства. Она и в Переделкине жила на даче недалеко от нас и бывала в гостях у моих родителей со своим мужем-врачом (довольно видным медицинским чиновником). Она посмотрела на меня как-то странно и не поздоровалась. Я не придал этому значения, мне в голову не приходило, что после собрания, с которого она возвращалась, общаться со мной стало небезопасно. Позднее я уже вспомнил ее родство и знакомство с Троцким, достаточное для сверхосторожности.

Я ехал на метро, по дороге представляя себе вероятный рассказ Слуцкого, отношение которого к Пастернаку было сложным. Слуцкий к Пастернаку относился критически (как, впрочем, и другие поэты военного поколения). Я надеялся, что стилистические и другие разногласия в тот день не проявились.

Все вышло по-другому. Слуцкий стал рассказывать о той части собрания, которая относилось ко мне. Он пересказал выступление критика Корнелия Зелинского. Тот призвал по всей строгости наказать Пастернака (на собрании говорили уже не только об исключении из Союза, но и о высылке из страны) и покарать тех, кто его поддерживает. Здесь Зелинский перешел ко мне. Он объявил, что в январе я публично не подал ему руки, объяснив, что поступаю так из-за его только что напечатанной статьи против Пастернака в “Литературной газете”. Добавлю, что меня выводила из себя лицемерность Зелинского: когда он в Новый год на моих глазах целовался с Борисом Леонидовичем, его статья, должно быть, уже была набрана!

Зелинский предложил меня посадить, подчеркнув свою объективность: я – сын его друга Всеволода Иванова. Эта подробность его речи позднее вдохновила Зиновия Паперного на строки в его сатирической поэме о Доме литераторов:

Там Ка Зелинский выступает,

Поднявши в зале кутерьму,

И сына друга предлагает

На всякий случай сдать в тюрьму.

Но Слуцкому в тот вечер было не до шуток. Он принимал всерьез угрозу, возникавшую передо мной. По его словам, в конце заседения он подошел к С. Смирнову, который на нем председательствовал, и стал ему объяснять, кто я такой.

А мне не терпелось услышать, как и кто говорил о Пастернаке. Огорчило, что среди выступавших с обвинениями был Леонид Мартынов, чьими стихами (только что тогда изданными) многие из нас увлекались. Я знал о трудной биографии Мартынова (он начинал когда-то в Сибири вместе с моим отцом), но и прежнее его сидение в тюрьме, на мой взгляд, не служило оправданием. А теперь он жил в одной коммунальной квартире со Слуцким и поддерживал с ним добрососедские отношения.