Читать «Православный колокольный звон» онлайн - страница 40

Смагин - звонарь по призванию. Интерес и приверженность к звону были и росли у него в течение всей его жизни. Внутреннее влечение к звону сказывается у него в том, что когда, например, он сидит один, то ему слышится колокольный звон или представляются различные сочетания колоколов. Он объясняет это тем, что мужику втемяшится в голову, того и колом из него не выбьешь. Его любимое выражение о том, как он изучал звоны, такого рода: Я звон собирал 40 лет, дайте мне теперь его разнести, то есть распространить свое искусство. Но Смагин встречает также и большое несочувствие такому увлечению колокольным звоном. Его считают странным или смеются над ним.

Когда начнешь о звоне говорить, все над тобой потешаются,- говорит он, - ха, ха, ха, много у нас в Петербурге звонарей; звонишь, значит, болтаешь, - врешь по самое стропило. Хотелось бы по душе говорить о звонах, а над тобою смеются, кровную обиду наносят; смеются над тобой, а смешно это или нет, не разбирают.

Когда его сильно донимают те, которые сочувствовали ему в молодых годах как крестьянину со стремлениями, и когда в люди вышли, стали свысока и с насмешкой относиться к нему, он им говорит: когда вы молоды были, то обнимали Россию и целовали народ, а теперь вы горькую редьку ему суете.

На колокольне Смагин чувствует себя хозяином. Он привык восходить по лестницам ее, не боится холода, пронизывающего ветра, ни дождей, когда приходится дежурить ему днем и быть ближе, чем другие люди то к ясному, лазурному, то к пасмурному небу, или ночью, когда над ним горит звездное небо и тот млечный путь, который сибиряки называют гусиной дорогой в силу приметы, как вереницы гусей при отлете осенью летят ночью по направлению млечного пути. Ему, как старому звонарю в рассказе Короленко (Старый звонарь), земля и небо, и белое облако, тихо плывущее в лазури, и темный бор, невнятно шепчущий внизу, и плеск невидной во мраке речки - все это ему знакомо, все это ему родное... Недаром здесь прожита целая жизнь... Его любовь к искусству и месту, где он его применяет, доходит до того, что, как выше упомянуто, он заботится о чистоте и порядке на колокольне и никому не позволяет - ни себе, ни другим - курить на ней. Когда он начинает звонить, он снимает шапку и крестится, затем сделав удар в колокол, стоит с открытой головой в продолжение первых двух ударов. Для него, настолько посвятившего себя колокольному звону, обидно звучит известная пословица: Отзвонил и с колокольни долой, которую он за это называет непутевою и желает бороться с нею по мере сил. Цель его стремлений - бороться против пренебрежительного или кощунственного отношения к звону и распространить уменье хорошо звонить, чего в нашем современном звоне именно и недостает, тогда как он может быть настоящим искусством.

Израилев в вопросе о церковном звоне затронул две стороны: гармоническое настраивание колоколов и искусство мелодичного звона, не касаясь также близко вопроса о самом искусстве звонить обыкновенно - ритмически, а не мелодически. Мелодический звон едва ли может иметь будущность, потому что он идет вразрез со всеми преданиями нашего церковного звона и не подходит к самому характеру колоколов, которые производят совершенно определенное гораздо большее впечатление, если в них звонят ритмически, чем если выигрывают на них мелодии, как в куранты.