Читать «Честный обман» онлайн - страница 2

Туве Марика Янссон

Рыбу на продажу здесь, в Вестербю, давно уже не ловили — невыгодно. Промысел захирел, а лодочные мастерские остались, целых три: до сих пор там строили лодки и боты, а в одной еще и брали их на зимнее хранение и делали профилактику. Лучшими среди мастеров слыли братья Лильеберг. Было их четверо — и все не женаты. Старший, Эдвард, готовил чертежи, а на досуге шоферил, ездил на машине в городок за почтой да за товаром для лавочника. Машина принадлежала лавочнику и была единственной в деревне.

Гордости вестербюским корабелам было не занимать, каждую лодку они метили по-особому — двойным «В», — будто деревня у них не другим чета. Женщины по старинным, временем испытанным образцам вязали покрывала и тоже метили их двойным «В»; в июне съезжались дачники, раскупали и лодки, и покрывала и, пока было тепло, предавались беззаботному летнему веселью, а к концу августа вновь воцарялась привычная тишина. Ну а там и зима наступала.

Утренний сумрак налился густой синью, снег заискрился блестками — в кухнях зажигали свет, выпускали на улицу детей. Первые снежки застучали по окну, но Матс по-прежнему мирно спал.

Я, Катри Клинг, часто лежу ночью без сна и думаю, думаю. Только вот для ночной поры мои мысли, наверно, слишком сухи и деловиты. В основном я думаю о деньгах, о больших деньгах: как бы их скорей раздобыть и взять с умом да по-честному и пусть будет этих денег много-много, чтоб никогда уже о них не думать. Да и верну я их потом сторицей. В первую очередь купим Матсу лодку, настоящий морской бот, с рубкой, с мотором, самую лучшую из лодок, когда-либо построенных в этой гнусной дыре. Каждую ночь я слышу, как за окном лепечет снег, принесенный ветром с моря, шепчет что-то, нежно, приятно, так бы и утопила в нем всю нашу деревню, похоронила, наконец-то отмыла дочиста… Ничего нет спокойнее и беспредельнее долгой зимней мглы, она все тянется, тянется, и жизнь проходит словно в подземелье, где эта мгла то сгущается в ночь, то слегка редеет, и тогда настает дневной сумрак, ты отгорожен от всего, надежно укрыт и еще более одинок, чем всегда. Ждешь и кутаешься в снега, точно дерево. Вот кое-кто говорит, будто деньги пахнут, а ведь это неправда. Деньги так же чисты, как цифры. Пахнут люди, и у всякого человека совершенно особый, потаенный и гадкий запах, который усиливается от злости, от стыда, от страха. Собака такое сразу чует, в единый миг. Ну да мне собачий нюх вроде как без надобности. Один только Матс ничем не пахнет, чистый он, как снег. И пес у меня большой, красивый, послушный. Любви ко мне он не питает. Мы просто уважаем друг друга. Я уважаю его потаенную жизнь, уважаю ту загадочность, которая свойственна большим собакам, сохранившим частицу природной дикости и непокорства, но доверия к ним у меня нет. И как только некоторые решаются доверять огромным сторожким псам, твердят, что, мол, поступки у этих животных прямо-таки человеческие, то бишь благородные и достойные восхищения. Собака бессловесна и послушна, однако изучила нас, и поняла, и догадалась о нашем убожестве, нам бы следовало прийти в ужас, встревожиться, оторопеть перед лицом невероятного — ведь наши собаки никуда не уходят и остаются послушны. Может быть, они презирают нас. Может быть, прощают. А может быть, рады, что с них спросу нет. Мы никогда этого не узнаем. Может быть, они видят в нас что-то вроде злосчастного племени горбатых, кособоких уродов, здоровенных неуклюжих насекомых. Отнюдь не богов. Собаки нас явно раскусили и до тонкости постигли нашу натуру — лишь тысячелетия покорности держат их в узде. Почему ни один человек не боится своей собаки? Долго ли дикий зверь может смирять свою дикость? Люди идеализируют собак и при том же снисходительно «терпят» естественные их поступки — как они выкусывают блох, закапывают гнилую косточку, валяются в грязи, ночь напролет облаивают какое-нибудь дерево… Но сами-то люди что делают — втихомолку зарывают всякое гнилье, выкапывают его, и снова прячут, и под деревьями горло дерут, а уж в чем валяются… Нет. Я и мой пес их презираем. Мы укрылись в своей особой потаенной жизни, схоронились в сокровенной дикости…