Читать «Испанский садовник» онлайн - страница 5

Николас стоял рядом с отцом, упиваясь этой красотой, его пьянили ароматы почвы и буйной растительности, и в душе у него стало зарождаться предчувствие, переходящее в уверенность: здесь он может быть счастлив. Никогда еще, ни в одном из мест, где им приходилось жить, он не ощущал ничего подобного. Он будет здесь счастлив! Снизу приглушенно доносились резкие вздохи прибоя. Радость захлестнула мальчика, он зажмурился, боясь расплакаться, и стал дышать медленно и глубоко в счастливом ожидании.

— Правда, красиво, папа? — проговорил он, желая продлить это мгновение.

Неожиданно для самого себя консул улыбнулся той редкой улыбкой, которую только Николасу дано было вызвать у отца. Прелесть сада не оставила равнодушным и его, и, обводя взглядом спутанные кусты олеандра и густую изгородь из мимозы, которой Тенни позволил расти как попало, он мысленно вынашивал не лишенные грандиозности планы благоустройства, свежих посадок, ландшафтного дизайна и садово-парковой архитектуры.

— Это может стать красивым, — снисходительно согласился он. — Нам необходим садовник. Я займусь этим завтра.

Возвращаясь в дом, он нежно смотрел на сына, тревожно думая при этом: неужели этот сад, этот чистый могучий воздух гор и моря не прибавят ему здоровья?

На втором этаже он заранее выбрал для себя и Николаса две смежные фасадные спальни, разделенные занавешенным дверным проемом, через который он сможет ночью подойти к сыну, когда будет нужно. Сам он спал очень чутко и часто страдал от бессонницы. Тем не менее, его бдительно-заботливая любовь к сыну требовала, чтобы он всегда был рядом с ним в ночные часы, когда мальчика терзали кошмары. Николас часто просыпался в холодном поту, трепеща от страха, с бешено бьющимся сердцем. Этот симптом болезни больше всего беспокоил консула.

Их чемоданы наверху уже были разобраны, и Николасу осталось только раздеться, умыться и выпить через стеклянную трубочку железосодержащую микстуру, прописанную ему профессором Галеви, а потом почистить зубы. Затем он в ночной рубашке опустился на колени рядом с отцом для молитвы. Несмотря на приобретенную за время долгого пребывания в Европе светскость, Харрингтон Брэнд оставался — в чём он признавался без тени улыбки — религиозным человеком. Он позволял себе посмеиваться над своими английскими предками, но их пуританский дух был в нем крепок. Он выслушал любимого сына, склонив голову и положив руки ему на плечи, а в конце добавил от себя особую молитву, в которой просил Всевышнего защитить их обоих и благословить пребывание в их новом жилище. Потом помолчал и глухим голосом тихо произнес слова, идущие как бы из самого его сердца: