Читать «Далекое зарево» онлайн - страница 7

Людмила Николаевна Сабинина

Старуха горько кивнула.

— Так господь судил, чтобы одна оставалась я. И муж, Андрей Петрович, там, и доченька Рая.

— Неужели все погибли? И дочь?

В соседнем зале зашумели, послышались шаги. Быстро вошла невысокая, полная женщина, за ней с ревом вбежал упитанный малец в зеленом вязаном костюмчике.

— Ну, где ты оставил варежки? На каком стуле? Здесь? Отвечай!

Она говорила громким, сочным голосом, мальчишка ревел во всю глотку. Под потолками проснулось и загуляло эхо. Варвара Тимофеевна услужливо поднялась.

— Да сюда и не заходил никто, это вы, гражданка, ошиблись. Где-нибудь в другом зале поищите.

— Мне лучше знать, ошиблась я или нет, не ваше дело, — гневалась посетительница. — Ваше дело сидеть и следить за вещами.

Она упрямо кивнула, длинные серьги качнулись, сверкнули в полумраке. Варвара Тимофеевна включила свет, загорелись две-три полутемных лампочки. Вслед за посетительницей обошла зал, осмотрела все стулья.

— Вы бы вниз обратились, в кассу. Туда все находки сносят, спросите у кассирши…

Стуча каблуками, женщина удалилась. Рев мальчишки затих.

— Растеряют монатки свои, а потом ищут по всему музею, — сердито ворчала старуха, садясь рядом с Верой Ивановной.

— А во время оккупации вы в городе были? — спросила Вера Ивановна.

— Где там! Побежали как оглашенные кто куда. Мы-то с доченькой в деревню. В Галкино сестра у меня родная, так мы — туда.

— А муж?

— Петрович сначала-то как будто с нами собирался, а потом, вижу, чего-то мнется. «Ты что медлишь-то?» — спрашиваю, а сама уж понимаю, что нельзя ему. Давно еще на заводе решили, кому надо остаться…

— По заданию?

Старуха помолчала.

— И то сказать, — в раздумье проговорила она, — хозяйство ведь так просто не покинешь. Нужен глаз да глаз! Город целый, тут и завод, и всякое добро. А тем более оккупанты… Глаз нужен.

— Варвара Тимофеевна, а сколько лет было вашему мужу?

…Она испытывала странное чувство: город, в котором прошло детство, всегда представлялся ей таким, как в детские годы, — простым, устойчивым, с булыжными, кое-где поросшими зеленой травой мостовыми, с примусами, с разными другими смешными подробностями коммунального быта. И большинство людей тогда казались ей смешными и незначительными. Пьяница дядя Митя из третьей квартиры, хор старушек с фабрики «Ударница», артель инвалидов «Пошив тапочек», массовичка из горсада Дуся с выцветшими шестимесячными кудрями:

Раз, два, уха-ха,

Солнце, воздух и вода!

Или: «кто за кино?» (Мы-ы!!!) «Кто за вино?» (Мы-ы!!! Ой, нет, не мы!) «Кто за вино, поднимите руку. Вышли из игры!» Все это было совсем не похоже на трагические дни сорок первого. Не знала, оказывается, она своих сограждан…

— Немолод был Петрович, нет. Пятьдесят второй годок шел…

Зацапали его немцы случайно, средь бела дня. Прямо на работе. А потому зацапали, что большой саботаж у них на заводе был. Нашито действовали, значит. С ними, конечно, и Петрович.

Старуха встала, зажгла лампочку над столиком в углу. Осветился массивный альбом. Она достала тряпочку, обмахнула и без того чистую обложку альбома.