Читать «Угловая палата» онлайн - страница 75
Анатолий Трофимов
— Интересно как! Знаешь, Юрате, сейчас Надя Перегонова сказала мне… Ты не обидишься? Нет? Ты не сердись на нее. Она сказала… Правда, не будешь сердиться? Сказала — у тебя с лейтенантом Гончаровым налаживается.
— Что налаживается?
— Ну, любовь, что ли…
Юрате зарумянилась, но ответила серьезно, тоном более умудренного человека:
— Владимир Петрович очень хороший, я бы могла полюбить его, но…
— Что — но? Не хочешь, да?
— Страшно говорить. Я не буду, Маша, ладно?
Машенька разгрызла вишневую косточку, обидчиво передернула угловатыми плечиками:
— Не хочешь — не надо. Я-то не стала бы секретничать от подруги.
— Это не секрет, Маша. Я скажу, почему не могу полюбить Владимира Петровича, но больше ни о чем не спрашивай. Не будешь?
— Не буду, — поспешила заверить Машенька.
— Обещай богом.
— Божиться? Вот еще. Бога я запросто обману. Сказала — не буду. Чтоб у меня язык отсох, чтоб мои глаза лопнули, чтоб мне с лестницы…
Юрате замахала руками: дескать, зачем страсти такие, верю.
— Ну? — Машенька в нетерпении даже приостановила дыхание.
— Я, кажется, люблю другого человека.
— Вот так раз — кажется… А кого?
— Ты же обещала ничего не спрашивать больше. Машенька потерянно заморгала. Ин-те-рес-но-о… Другого… Кого — другого?
Машенька поелозила на стуле, не нашлась, как поступить. Заглядывая Юрате в глаза, с заискивающей безнадежностью спросила:
— Даже на букву не назовешь?
— Как — на букву?
— Как начинается имя? — беспомощно, в предчувствии бесславного поражения, лепетала Машенька. — На Пэ, на Вэ? Или еще на какую букву?
Юрате Бальчунайте не внешне, а на самом деле была житейски взрослее и мудрее подруги, рука так и тянулась погладить Машеньку, пожалеть ее как ребенка, но именно в силу того, что была внутренне взрослее и мудрее житейски, не пожалела, не протянула желанный пряник. Умиленная детской непосредственностью Машеньки, сказала шутливо:
— Маша, ты же языком поклялась. Вдруг да отсохнет.
Машенька с поглупевшим видом подавила вздох. Вот же какая Юрате! Гадай теперь, ломай голову. Не уснешь, пожалуй…
Уснула Машенька сразу — как только коснулась подушки. Вот Юрате не спалось. В голове, как говорила мама, девять баранов дрались. Неужели полюбила? Или действительно — кажется? Как это бывает по-настоящему? В гимназии — все больше из богатеев, нос задирали, а на хуторе какие парни? Потом, когда… Потом жить не хотелось, не только про любовь думать. Что же теперь с ней? Неужели — правда? Нет-нет, такой человек… О-о, святая дева…
Юрате приложила нагрудный крестик к губам, в непонятной, смутной печали шепчет собственную реажанчус[12]: «Божия матерь, обрати свой взор на Юрате, погаси огонь ее слабой души к человеку, желать любви которого такой же великий грех, как желать земной и плотской любви сына твоего — бога…»
Глава восемнадцатая
Сидели в скособоченной парковой беседке, редко присыпанной листом, отжившим свое к началу сентября. Мингали Валиевич не раз подумывал починить беседку, но хлопотное госпитальное житие не ссудило времени на такое, в сравнении со всем другим, пустячное дело.