Читать «Угловая палата» онлайн - страница 52

— Товарищи ранбольные, за ужином пожалуйте.

Мамонов быстро поднялся, но младший лейтенант Якухин удержал его:

— Сиди, переваривай радость. С Краснопеевым сходим, а то у него от безделья скоро кожа на ряшке лопнет.

Краснопеев рассмеялся. Было все наоборот: щеки, как спелая репка, — у Якухина, а у него, Краснопеева, — как у турнепса прошлогоднего урожая. Чему тут лопаться!

Поплелся за ним и было задремавший Россоха — четвертый кандидат на выписку. Поплелся, потому что знал — ужин придется нести еще на две соседние палаты.

Не на всех кроватях прислушивались к рассказу старшего сержанта Мамонова. Сосед Смыслова лежал безучастно, с закрытыми глазами Кровать для его роста была только-только О былом атлетизме и кипящей силе тела можно лишь догадываться. Усохший до костей, с курчаво отрастающими, как после тифа, и густо поседевшими волосами, он все же не выглядел старше своих лет. Выглядел на свои двадцать два. Ну, кто-то, не присмотревшись, может, и набавит годков пять, но не больше.

В тяжкой огражденности от всего — это заметил Смыслов — он был и вчера. Был угнетенно-недвижным и позавчера, когда Смыслова не было здесь, и он не мог этого видеть. Глухим и немым казался и третьего дня. Другие видели, другие обращали внимание на его отчужденность — и в том полевом госпитале, куда сразу доставили, и в этом; видели и находили тому вроде бы единственно верное объяснение — тяжелый.

Да, тяжелый. Тяжелее некуда. В легких — пуля, раздробившая ребро и приостановленная этим ребром, перебита рука, покалечены ноги… По ногам будто специально ударили прицельной и долгой очередью, словно метили срезать ноги горячим свинцом.

Пуля в легких — это еще ладно, пулю вынули. Влили несколько доз чужой крови, разрезали грудную клетку, разыскали пулю — и вот она, защемленная пинцетом, роняя на простыню капли человеческой плоти, с бряком падает в эмалированный таз. Вынули пулю. Не вызывают у врачей особого беспокойства рука и ребро. Кто-то был с ним рядом, присмотрел, не дал развиться сепсису. Заживут, срастутся, соединятся в целое молодые кости. Ноги вот, ноги…

Состояние врачей — и ведущего хирурга Ильичева, и самого Козырева, и других специалистов — то и дело переходило от надежды к отчаянию, от отчаяния — к надежде. Удаляли омертвевшие ткани, вводили противогангренную сыворотку, водворяли на место костные осколки, делали переливание крови, дренажи, истратили на промывку гнилостных ран все запасы посеребренной воды… Теперь главная опасность, кажется, позади. Тревога поутихла. Они сделали все, что могли, даже больше, чем могли, и сверх этого «больше» сделать еще что-то они не в состоянии. А еще что-то — это надо бы парню душу залатать. Только тут сыворотка, посеребренная вода, пластыри и бинты — пустое дело. Где-то там, на болоте, остался кусок изорванной души. Никто не приметил этот кусок, не поднял, не принес вместе с изуродованным телом, которое оживляют сейчас и которое не нужно ему без того оторванного, навек утраченного куска.