Читать «Угловая палата» онлайн - страница 26

Альфонас возился с бричкой под поветью, подгонял новую оглоблю. Незатейливый умом, он нутром почувствовал неладное, упреждая это неладное, угодливо кинулся встречать важного гостя. Йокубас не дал приблизиться, наотмашь рубанул Альфонаса плетью.

— Вот уж не думал, что Бальчунас сучью комсомолию станет прятать да подкармливать.

И второй раз его плетью.

Альфонас ухватился за стремя, приткнулся лицом к сапогу.

— Помилуйте, товарищ Миколюкас, за что?

Долго ли при Советах жил, а вот ведь привык к новому обращению, вырвалось это слово на большую беду хуторянина.

— Ах ты… — задохнулся Йокубас, — товарищами бредишь, товарищей забыть не можешь! — и опять за плеть.

Приблизились другие верховые. Засиделись, озверели в лесных схронах. Для них помахать плетью, посмотреть, как под нею человек корчится, — одно удовольствие.

С крыльца с Еносом на руках сбежала охваченная ужасом Аттасе, Вайве за ее юбку цепляется, не отстает. Кинулась Аттасе к мужу, хотела прикрыть собой, защитить:

— Помилуйте, понас Миколюкас, мы же для вас…

И в ее тело врезалась нагайка. У Альфонаса куда смиренность девалась. Его жену, мать его детей, — плетью? Кинулся под поветь, схватил свежевыструганную оглоблю, раскручивая ею над головой, кинулся на Йокубаса. Выстрел свалил Альфонаса посреди двора.

— Сжечь дотла красное гнездо! — крикнул Йокубас и, хлестнув коня, галопом вылетел из хутора.

…Когда Юрате Бальчунайте, старшая дочка Аттасе и Альфонаса, вернулась из Рудишкеса на хутор, на месте подворья лежали остывшие головешки, а по трупам отца, матери и Еноса с Вайве, брошенным возле колодца, ползали мухи.

Глава седьмая

— Для цего, Матка Боска, для цего? Не разумем… Кепско, кепско^[9], Матка Ченстоховска… — бормотал Юлиан Альбимович Будницкий, спускаясь по металлическим ступеням черного хода. Левая рука его скользила по перилам, правая на отлете держала ведро, наполненное чем-то сырым и тяжелым.

В тот день, когда Машенька встретила Юрате Бальчунайте, она познакомилась и с паном Будницким. Уговаривать его пойти на работу в госпиталь не пришлось. Он оказался чертовски галантным, этот Юлиан Альбимович, ни дать ни взять — стародавний польский гусар. Ему под пятьдесят, прихрамывает — памятка первой империалистической, — но крепок, привлекателен причудливой ярко-рыжей шапкой волос и добрыми усмешливыми морщинками у глаз.

Увидев Юрате, Будницкий, чтобы не шкандыбать, не показывать хромоты, которая никогда и никого не красила, сделал лишь шаг навстречу и расплылся в обворожительной улыбке:

— Падам до нужек, пани Юрате. Цалую рончики.

И он действительно поцеловал протянутую Юрате руку по всем правилам салонного этикета, чем привел Машеньку в изумление и даже вызвал в ее душе с рабоче-крестьянской закваской некоторую неприязнь. Отступила на шаг, чтобы, чего доброго, этот рыжий дядечка не вздумал тыкаться губами и в ее руку. Но, должно быть, в наборе гусарского обхождения не значилось целование рук у солдат. Будницкий приветствовал Машеньку энергичным наклоном головы.