Читать «Радуга (Мой далекий берег)» онлайн - страница 27

Ника Дмитриевна Ракитина

Не было никакой зимы. То есть, где-то дальше, за частым еловым гребнем, прерываемым жарким пожаром осин, громоздились чреватые снегом тучи, но над заповедным хоромом небо было синее. И в сизой, искрящей растаявшим инеем траве цвели цветы. Холмы и распадки, голубые от цикория и белые от пастушьей сумки и ромашек, терялись в синеве. А над холмами золотой подковой изгибалась березовая роща. Прикоснись — зазвенит.

Давний страх на мгновение спутал ноги. Девочкам-ведьмам с мельницы было заказано ходить в золотой лес. А уж если пойдут — выходить к озеру. А выйдут — значит, зажмуриться и бежать отсюда стремглав. Но какая ты ведьма, если не нарушаешь запреты…

Озеро здесь тоже походило на новорожденный месяц. Терялось в путанице ив, рябины, боярышника, жимолости и бересклета, цветущих и пахнущих до головокружения. Дымка поднималась над водой, чтобы развеяться в хрустальном воздухе. Ивка прошла стороной. Передумала. Спустилась к воде. Надрала скользких кубышек на тягучих стеблях, наломала прутьев жимолости, обснеженных мелкими белыми колокольцами, и взошла на холм. Ствол согнутой бурей черной березы смыкался там со столбом из дикого камня, образуя вход в маленькое святилище. Его заслоняли склоненные зеленеющие ветки.

Судорожный озноб прошел по Ивкиному телу, когда она оказалась внутри. Со стены, с шершавой штукатурки светила ей темная луна. Она была не черная, а скорее, серо-серебристая. И, глядя на этот свет, невозможно было поверить, что где-то там, за Чертой, луна — не щит, не лик Берегини, а засыпанный пеплом каменный шар, восходящий над миром, не имеющим души. И каково это: просыпаясь утром, не ощущать щекой его теплого дыхания? Под луной стояла женщина — проступало полустертыми красками нагое тело с тяжелой грудью, вскинутая рука с зажатым вьюнком, стебель которого обвился вокруг удивительно тонкого запястья; маленькая, откинутая под весом спутанной прически голова. Тонкий стан переходил в тяжелые округлые бедра, которые ниже превращались в совиные лапы — короткие волны-росчерки лохматых перьев с воинственно выгнутыми когтями. Древняя природа — двойственная и опасная. Ивка облизнула губы. Бросила цветы в низкую каменную чашу алтаря. Посмотрела исподлобья:

— Ответь. Тебе ли служат, побратавшись с птицами, пограничники?

Глаза Темной Луны, выложенные из камешков, много лучше, чем вапы, отражающих свет, смотрели искоса и лукаво. Дразнили, изгибались усмешкой полные губы.

— Молчишь?

Искусительница, изменщица, сбивающая с пути. Но покорно бредущий с поклажей ослик, но вол, тянущий плуг вдоль поля, почему вы решили, что ваш путь единственный? Приподнявшись над колеей, смотрите: дороги — радугой.

Ивка вспомнила, что жарко, расстегнула куртку и сбросила рукавицы. Пальцы нащупали у горла витой шнур ладанки с ястребиными перьями. Обещалась спрятать в надежном месте, пока он не придет. Вот оно — надежное — между наливными грудями к гибкому стану и выпуклости живота. Ведьма через голову стянула шнур, взглядом приласкала рыжие перья. Повесила на шею Темной, где были вделаны в стену шипы для бус и венков: