Читать «Сборник "Блок. Белый. Брюсов. Русские поэтессы"» онлайн - страница 49

Единственная подлинная реальность — Прекрасная Дама; а все остальное— волшебница, злые девы, немые и безликие — призраки астрального мира: луч света, падая с неба на поверхность «пучины», дробится бесчисленными отражениями: навстречу ему из темного лона хаоса поднимаются фантазмы, двойники, самозванцы. Лучезарный лик искажается в зеркале страстей и телесных вожделений: любовь загрязняется похотью, богопознание — демонизмом. Поэт видит Ее двуликой, ибо он сам раздвоен. В духовном плане— он набожный и чистый инок, живущий в монастыре, подвизающийся в келье и молящийся в храме. Его окружает атмосфера церковности: «высокие соборы», «сумрачные хоры», «мерцание свечей», «молящиеся люди», «колокольный звон», «в лампадном свете образа», «бледный воск свечей». Он ждет Ее пришествия в храм, и душа его полна райских видений: «крылья серафима», «белый, белый Ангел Бога», «Ангел с благовестным мечом». И в этом плане язык поэта звучит торжественно и строго, отягченный церковно-славянизмами. Но этот план пересекается другим — душевным, и на призыв света вздымается тьма. Инок оказывается самозванцем; при ослепительном озарении свыше он впервые видит свою глубину — и содрогается. В замечательном стихотворении: «Люблю высокие соборы, душой смиряясь, посещать» — мы читаем страшные признания:

Боюсь души моей двуликой

И осторожно хороню

Свой образ дьявольский и дикий

В сию священную броню.

В своей молитве суеверной

Ищу защиты у Христа,

Но из-под маски лицемерной

Смеются лживые уста.

Он увидел и это. Не только свет преображения, но и демоническую силу. И с той же беспощадной правдивостью об этом сказал.

Раздвоение личности, когда высшая правда становится ложью и молитва прерывается дьявольским смехом, — порождает «белые вереницы» двойников:

Ночью сумрачной и дикой

Сын бездонной глубины —

Бродит призрак бледноликий

На полях моей страны.

Поэт обращается к нему в другом стихотворении:

Ты мне знаком, наперсник мой двуликий,

Мой милый друг, враждебный до конца.

Самое страшное в двойнике— отсутствие лица: в нем угроза разложения личности, полного небытия. Об этой последней тайне поэт говорит в жутком стихотворении 1902 года:

Но в день последний, в час бездонный,

Нарушив всяческий закон,

Он встанет, — призрак беззаконный,

Зеркальной гладью отражен.

И в этот час в пустые сени

Войдет подобие лица,

И будет в зеркале без тени

Изображенье Пришлеца.

В этих строфах уже звучит тема гибели: «Шаги командора», но и тема «Балаганчика» уже дана в «Стихах о Прекрасной Даме». В стихотворении «Явился он на стройном бале» две последние строфы — арлекинада:

Он встал и поднял взор совиный

И смотрит — пристально — один,

Куда за бледной Коломбиной

Бежал звенящий Арлекин.

А там — в углу — под образами,

В толпе, мятущейся пестро,