Читать «Последний роман» онлайн - страница 29

Пушкин едет в Одессу, где проводит несколько прекрасных дней с дамой не менее пышной, чем кишиневская гречанка Анестиди, а оттуда возвращается в Кишинев, сопровождаемый в дороге невероятными слухами и легендами. Всё вишни! Говорят, что Пушкин, — по пути на дуэль, — остановился, привлеченный деревом, осыпанном плодами, и велел слуге нарвать их в фуражку, сам же написал балладу о благородных разбойниках. Опоздал. В знак оправдания предъявил сопернику вишни, и зачитал несколько строф баллады, после чего сердце вспыльчивого Кантакузина смягчилось, и мир был заключен. Такая история. Говорят, Кантакузин промахнулся, потому что у него дрогнула рука, не смевшая стрелять в великого поэта земли русской, и что для Пушкина, стрелка великолепного, убить бессарабца было делом минутным. Говорят, плюнул. Прямо таки плюнул косточку на землю, бросил пистолет, и угостил вишнями своего соперника, а стрелять в того не стал, раскрыв объятия и попросив о примирении. Слухи забавляют. В это же время приходить письмо с посыльным из Санкт-Петербурга, где император благодарит за службу, и просит возвращаться в столицу по истечении полугода, но обязательно с заездом в Киев для осуществления там деликатного поручения. Пушкин оживляется. Как школьник в ожидании неминуемых каникул, оказавшихся в непосредственной близости — еще вот-вот, еще чуть-чуть, — начинает шалить, и куролесить, в упоении собственной неуязвимостью, которая сейчас кажется ему вечной. Дерзит напропалую. Начинает вести себя вызывающе и в течение двух месяцев, — по сообщению городского жандармского управления Кишинева, — получает тринадцать вызовов на дуэль, а сам отправляет восемнадцать, и общее число поединков превышает тридцать. Состоялась половина. На каждую дуэль Пушкин, вздернув нос, приезжает с фуражкой, полной фруктов по сезону: вишен, черешен, абрикосов, персиков, винограда. Небрежно ест. Чавкает прямо под прицелом и сплевывает косточки, улыбаясь, и, — почему-то, — у всех пятнадцати соперников что-то происходит с нервами, руками, глазомером, прицелом. Промахиваются все. Пушкин стреляет всегда высоко вверх, — демонстративно мимо, — после чего следует примирение и кутеж у цыган, к которым поэт уже присматривается, в надежде понять, к чему подталкивает его муза. Анестиди забыта. Вдова обрюхачена, о чем Пушкин не знает, но догадывается, а так как дама тактично не сообщает ему об этом и отношения охладевают, да и ничем особенным закончиться не должны были, поэт чувствует признательность за необременительную интригу. Благодарит, прощаясь. Анестиди, решившая оставить ребенка, да и вообще весьма благодарная за то, что зачала, — с покойным мужем сделать ну никак не могла, — тоже прощается с улыбкой, признательностью, и без обиды. Не ешьте сырых вишен. Что, спрашивает Пушкин, — уже выходящий из дома в день своего последнего визита, — что вы сказали, моя дорогая? Сырые вишни. Не ешьте их, многозначительно говорит Анестиди, улыбаясь, и повернувшись к нему декольте, которое сейчас, на первых месяцах беременности, чудо как хорошо, и Пушин передумывает уходить прямо сейчас, чему вдова, конечно, рада, — ей нравится, что в нее разбрызгивает семя знаменитый поэт и горячий мужчина. Косточки и дети.