Читать «Человек остановился» онлайн

Esquire, № 110, 2015

Владимир Набоков

Человек остановился

В текстах сохранены авторские орфография и пунктуация.

Человѣкъ остановился. Дорога спускалась къ селу, огненной синевой сіяли на солнцѣ зажоры, — прошумѣлъ недавно ливень, ядренымъ серебромъ остался на кустахъ. Человѣкъ прищурился, и взмахомъ костляваго плеча приладилъ поудобнѣе мѣшокъ за спиной.

— Эвона, куды заскакала... Урка, Урка... скотинка окаянная...

Высокій бабій голосъ надрывался за ольшанникомъ. Мелькнулъ алый платъ. Жеребенокъ задравъ хвостъ, мягко шмакая копытами по мокрой травѣ рѣзвился на лугу. Мокрое солнце прожигало его насквозь рыжимъ золотомъ. А тамъ, за лугами, далеко-далеко млѣла синяя мякоть сосновыхъ лѣсовъ, плыли, толкаясь огромными боками, расплываясь и сливаясь вновь, бѣлыя, какъ свѣжая бурдава, тучи, — Рассея, благодать, ширина, синева свѣжая.

Человѣкъ прищурился опять не то на осеребренный дождемъ ольшанникъ, не то на какую-то свою тайную думу, и негромко позвалъ:

— Тетка, а тетка...

Баба, обойдя кусты, встала на краю канавы, ладонью заслонилась отъ солнечнаго пала.

— Чего тебѣ? Шляешься-то отколѣ?

— Я, тетка, въ Курайскій скитъ, я иду изъ Сосновки. Вотъ ты мнѣ и скажи, на деревнѣ у васъ — какъ, бродягъ-то не хапаютъ?

Баба подошла ближе, показала красное, рябое свое лицо.

— Чего-же то васъ хапать? сказала она весело. Мало-ли васъ тутъ ходютъ. Во дворъ не пустимъ, — а большакъ не тронетъ. У насъ деревня тихая.

— Да я такъ только, протянулъ человѣкъ, — а то на мельницѣ, въ Сосновкѣ, сказывали, что комиссаръ-то у васъ больно строгій, шатуновъ не любитъ.

Онъ еще разъ поправилъ мѣшокъ, и медленно, усталыми, широкими шагами продолжалъ свой путь.

— Вотъ и ладно... Иди, иди... все такъ же весело крикнула баба — и подула на овода, норовившаго сѣсть ей на потную щеку.

Деревня была и въ самомъ дѣлѣ тихая. Вся погрязла, загвохала она въ жирной шоколадной грязи, ослѣпленная, разморенная лѣтнимъ дождемъ. Прошелъ мужикъ, и коса его полыхнула крутымъ огнемъ. Человѣкъ подошелъ къ одной изъ крайнихъ избъ, — и сѣлъ на лавку, стоящую въ буйной заросли терпко пахнущей крапивы. Погодя, онъ рогожкой, вынутой изъ мѣшка, вытеръ босыя ноги, съ которыхъ засохшіе комья грязи сыпались какъ шелуха — неторопливо обулся, тщательно засупонилъ подъ задокъ красныя ушки разбитыхъ, съ чужой ноги штиблетъ. Въ окно избы высунулась дѣтская голова, потомъ вторая. Потомъ хриплый голосъ сказалъ:

— Входи-то въ кабачишко. Чего разсѣлся...

Бродяга всталъ и вошелъ въ избу.

Человѣкъ пять мужиковъ сидѣли у низкаго халтежнаго стола, какихъ понавезли съ погибшаго почемъ зря Курайскаго завода, и пили чай, хрустѣли сухарями. Двое ребятишекъ хлопали по мухамъ, садящимся на горячую, солнцемъ облитую лавку. Старикъ въ бѣлой рубахѣ ломалъ щепки въ углу, покрякивая на корткахъ.

Человѣкъ скинулъ мѣшокъ свой подъ столъ и, разминая плечи, усѣлся.

— Далече мѣтишь? коротко спросилъ одинъ изъ мужиковъ, тощій, въ старой хабанѣ, порвавшейся на плечахъ, съ живыми зеленовато-карими глазками, такъ и снующими по лицу, по рукамъ вошедшаго человѣка.

— Не... Въ Курайскій скитъ. Тамъ у меня братецъ...