Читать «РО (о загадочной судьбе Роберта Бартини)» онлайн - страница 159

Это — игра… Жестокая игра в экспериментальную историю. Бесконечная шахматная партия: десятки, а может быть и сотни тайных прогрессоров неустанно смазывают скрипучее колесо человеческой истории, а в это время сотни и тысячи «хранителей» охотятся за «смазчиками»… Летальный исход невозможен в принципе — и потому бессмертные не стесняются: костры инквизиции, авиакатастрофы, застенки контрразведок, услуги наемных убийц — все средства хороши, чтобы сбросить с доски чужую фигуру. Особенно тщательно отслеживаются крупные игроки, способные вести сразу несколько воплощений — гроссмейстеры. На жаргоне «охотников» — регенты, руководители хора:

«…— С вас бы за указание на четверть литра… поправиться… бывшему регенту! — кривляясь, субъект наотмашь снял жокейский свой картузик…»

…Пришло время признаться в маленькой хитрости: цитата о рукописях Бэкона из ранней редакции романа приведена не полностью. У Булгакова так: «…рукописи Бэкона тринадцатого века».

Но ведь это — Роджер Бэкон, знаменитый алхимик и философ!

РО — ДЖЕР. Ро и Джемма — в «Цепи».

РОДЖЕР — ОРОДЖИ — ОРОЖДИ.

РО — ГЕР. ГЕРО. ГЭРО?

Не случайно Булгаков так настойчиво повторял: «двойная В»!

«В» — не Воланд, а Бэкон! «Двойной» Бэкон!..

…Версия: побыв францисканским монахом Роджером Бэконом и едва не угодив на костер, прогрессор через триста лет воплотился в сына английской королевы Елизаветы. Из дневника Бэкона мы узнаем, что мать приказала убить новорожденного, но леди Бэкон (!) тайно усыновила ребенка. И, конечно, назвала… Франциском! Франциск (Фрэнсис) Бэкон ничем не напоминал упитанного францисканца, разве что особой — яйцеобразной — формой головы. Она прекрасно видна на известном портрете шестилетнего «отверженного принца». А также в бюсте Бартини, стоящем в музее Жуковского (ср.: бюст Жуковского у Ильфа и Петрова!). Ну и, конечно, осталось то, что мы не совсем точно называем менталитетом: это заметит всякий, кто сравнит идеи и взгляды двух Бэконов.

Тайна из тайн: в каких телах обреталась душа твоя, терпеливый читатель, в цепи прошлых воплощений. Биология — второстепенна. И проходит «по другому ведомству»: устойчивость форм. Если угодно — цейхгауз. Ни один генетик не объяснит, почему в семье сапожника родился новый Тамерлан, в семье лесничего — философ, у академика — дегенерат… Человек — не тело. Поток времени уносит шелуху каждодневного бытия, и никому не интересно, сколько дочерей было у Циолковского, и какая именно икра — левая или правая — дрожала у Наполеона. Человек — это его идея. Нить Ариадны, пунктир, протянутый через несчетные века. Как муравей Дедала, он ползет по лабиринту Вселенной — раб нити, странник, добровольный узник Игры. Там, наверху, добро и зло исчезли в нечеловеческой, режущей глаз ясности единства всего сущего. Нет зла и добра, но есть вечный мятеж индивида — против благостной агрессии коллектива, против теплого, бездумного роения стерильно-чистых душ. Карма одиночки — Игра. «Хранители», «прогрессоры», «истребители», «созидатели» — они снова и снова встречаются на шахматных досках миллионов миров — все против всех. На Земле нет никакого центра — руководящего и направляющего. Идет незримая «война богов», перманентная — как революция по Троцкому. Лишь косвенно, уголком глаза можно уловить их молниеносные маневры, расстановку и силовые поля фигур. Заложники Вечности, они умеют ждать. И держать удар — когда в мгновение ока рассыпаются столетние комбинации. Кто знает, не обозначены ли на стратегических картах той войны первый крик ребенка, родившегося в образцовом московском роддоме? И веселая опечатка в телефонном справочнике, и древний манускрипт, точно в срок извлеченный из небытия, и ушедший в небытие авиалайнер?