Читать «Исторические портреты (Петр I, Иоанн Грозный, В.И. Ленин)» онлайн - страница 49

Нам трудно понять это сегодня, по истечении многих столетий просвещения и республиканизма, но в те поры уже самый обряд миропомазания делал человека прикосновенным к миру совершенно иных материй, автоматически ставил его вне обычного людского круга – даже если это был круг немногих. Но вот вопрос, который, как кажется, не раз задавал себе и будущий русский самодержец: только ли исключительность происхождения подводит человека под этот магический древний обряд, только ли прямое генетическое родство с великими дает неоспоримое никем право на венец?

Шестнадцатый век, напомним, – это век великих дерзновений. Дерзновение же практических дел решительно неотделимо от дерзновения мысли – одно никак невозможно без другого. Меж тем мысли этого века уже коснулось великое откровение разума о том, что Бог дарует человеку две вещи – талант и свободу. Но талант требует от него непрестанного труда («душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь»), свобода же в принципе неотделима от ответственности, и чем выше мера свободы, тем тяжелее этот вечный сопряженный с нею груз. И вот человек, убоясь и того и другого, как нерадивый раб, зарывший в землю серебро своего господина, зарывает свой талант и добровольно отчуждает в пользу кого-то другого дарованную ему самому свободу.

Есть в этом что-то от слабости человеческой природы, которая и самого Петра заставила трижды за одну ночь отречься от Спасителя. Впрочем, может быть, это еще и косвенная форма признания собственной недостойности тех великих даров, которые ниспосылаются каждому из нас самим Небом.

Но все же отрекается не каждый, ведь есть же и те, кто, в отличие от слабых и недостойных, способен не только сохранить, но и (подобно другому рабу из той же притчи) приумножить дарованное. Не лучших ли из них – лучших – избирает Господь? Саул был сыном хоть и знатного человека, но все же известного лишь среди вениамитян, одного из двенадцати колен израилевых, Давид играл на гуслях перед Саулом, – но именно они были помазаны на царство.

Так только ли одно происхождение даровало ему, Иоанну, право на царский венец?

Впрочем, и происхождение во все времена тоже играло немаловажную роль. Родословие Давида безупречно настолько, чтобы составить элемент родословия самого Иисуса. Даже греки, истинные поклонники, как кажется, только одного – разума, отнюдь не гнушались искать своих родоначальников среди бессмертных обитателей Олимпа. На Руси в парадоксально искаженной форме это предстанет еще и в виде самозванства: ни Григорию Отрепьеву, ни Емельяну Пугачеву, ни кому другому никогда не пришло бы и в голову притязать на трон под своим собственным именем. Так что одних личных качеств было еще далеко недостаточно, чтобы доказать обоснованность каких-то своих притязаний.

Тут же – зачатие в «законопреступлении и сладострастии». А ведь это не только червь ничем не устранимого сомнения в легитимности престолонаследования в сознании окружающих, но и в собственной душе унизительная мысль о том, что нежно лелеемая сказка, золотой сон о собственной избранности в действительности – лишь сладкий самообман и не более того.