Читать «Траттория студентов» онлайн - страница 2

Слушатели отнеслись сочувственно, смеялись и кивали, только один заметил совершенно серьезно:

— Все-таки не в этом вопрос. Малатеста, как ни как, очевидно просмотрел главу о наследственном праве. Задача в том, как извернуться, не прочитав вообще ни одной страницы.

В это время с другого конца комнаты на всю харчевню загудел внушительный бас, явно тосканский бас, произносящий «Энрихо» вместо «Энрико». Обладатель его, красивый бородач лет тридцати пяти, без пиджака, в берете инженерной школы, явно обращался ко всей траттории и явно имел на то какие-то права.

— Внимание! Имею честь и удовольствие донести до сведения всех факультетов и курсов, что друг наш синьор «Энрихо» Ромуальди вчера получил первый приз за сонет в «Лазурной Жабе»!

Все захлопали, а я с любопытством всмотрелся в лауреата. Имя его я слыхал, о нем говорили на окраинах литературной кружковщины, с которой я иногда встречался по долгу газетной службы, а «Лазурная Жаба» считалась нечестивейшим из декадентских подвалов, где, по слухам, ежемесячно устраивались черные мессы ^[6]; три господина, каждый из другого источника, давно рассказывали мне об этом, хотя в чем заключается черная месса — объяснить не умели.

Лауреат оказался по виду подходящий: бледность, фиолетовые веки, черная бородка, бархатный воротник-ошейник, широкополая шляпа с высокой тульей: именно все так, как я представлял себе лазурную жабу.

— Внимание! — гудел бас в инженерном берете. — От вашего общего имени прошу синьора «Энрихо» Ромуальди прочесть нам оный премированный сонет. После чего — угощаю марсалой!

— Браво, сор Эджисто! — закричали голоса со всех сторон. — Эввива хозяин!

И я с удивлением понял, что басистый флорентиец и есть содержатель этой харчевни.

— А зачем на нем шапочка инженерной школы? — шепнул я кому-то из завсегдатаев. Он ответил очень рассудительно:

— Чтобы не простудить лысину.

Между тем лауреат уже встал, выбрал удобное место, оперся о подоконник правым локтем, нашел это неудобным, оперся левым, велел завесить газетой одну из ламп, потом другую, взял слово с сор Эджисто, что во время декламации половые не будут подавать — можно было бы еще десять строк заполнить его приготовлениями, но в конце сонет свой он прочел. Читал он, действительно, хорошо, низким грудным голосом, из-за которого каждое слово казалось непривычно ценным. А сонет был приблизительно такой:

ГАШИШ

В терзаньях неги одинокой

Я воскресал и умирал.

С Нагорной Троицы далекой

Колоколов плывет хорал.

Я гасну телом, никну духом,

Тускнеет ум, мутится взор;

И этот звон гремит над ухом

Неотвратимый приговор.

И — не касаясь, но сжигая —

В объятья призрака маня —

На ложе пытки вновь меня

Влечет она, мечта нагая,

И в упоительном бреду

Зовет «приди», и я иду…

Это приблизительно; у него слова были мудренее и слов много больше, но смысл тот самый. Я перевел это через месяц, по просьбе автора, и за то был допущен в «Лазурную Жабу», только черной мессы там никакой не оказалось…)