Читать «Учение о Логосе в его истории» онлайн - страница 56

–  91  –

Связь александрийских евреев с Палестиною оставалась весьма тесною, несмотря на их особенности; и самые эти особенности нередко указывают на силу такой связи. Храм Ониаса, существовавший вплоть до разрушения Иерусалима, когда римляне закрыли и его, не повел к расколу, так как сами александрийцы не думали приписывать ему значения, сколько-нибудь приближающегося к священному авторитету Иерусалимского святилища. Они сохранили живое общение с Иерусалимом, собирая жертвы и посылая дары храму с особыми посольствами^[72]. Сами священники храма Ониаса, вступая в брак, проверяли родословные своих жен в Иерусалиме^[73]. Филон Александрийский прямо настаивает на единстве храма, которое представляется ему символическим выражением монотеизма – единого истинного культа единого Бога^[74]. И мы знаем, что в эпоху самого Птоломея VI Филометора, при котором был построен храм Ониаса, иудеи спорили в Египте с самарянами о том, следует ли поклоняться Богу на Гаризиме или в Иерусалиме, и даже обратились к суду царя за разрешением этого спора^[75]. Далее, предание указывает нам, что переводчики Н. З. происходили из Палестины, подобно внуку Иисуса Сирахова, что представляется очень вероятным, так как палестинскому еврею легче было знать по–гречески, чем александрийцу по–древнееврейски^[76]. Наконец, в самом изучении закона, – которое процветало в Александрии, как и везде, в школах и синагогах еврейских, – несомненно сказывалось влияние палестинских раввинов с их неписаным, устным преданием, возводившимся к Моисею и получившим свое окончательное выражение в Талмуде. Память о некоторых раввинах, поселившихся в Александрии, сохранилась в Талмуде, и сочинения Филона

–  92  –

Александрийского отражают влияние школы^[77], посвятившей себя передаче, изложению закона (мишна) и его объяснению (мидраш). По–видимому, и в Александрии, как и в палестинских школах, передача и кодификация закона осложнялись неписаным преданием старцев и традиционными предписаниями(халаха); комментирование писания соединялось с сообщением легендарного материала, нравственными поучениями, иногда – с аллегорическим толкованием(хаггада).

Но, несмотря на тесную связь с Палестиной, александрийцы сохраняют, по–видимому, значительную долю самостоятельности, нередко возбуждавшую ревность палестинских книжников; последние смотрели косо и на храм Ониаса, и на всю жизнь и обычаи эллинистов, питавшихся «нечистым» хлебом нечистой земли^[78]; под конец подпал осуждению и самый «перевод LXX», который был заменен, однако, рядом других греческих переводов, после того как он сделался каноническою книгой христианской Церкви.

Самостоятельность александрийцев выражается прежде всего уже в том, что можно назвать их каноном, т. е. в их собрании священных книг, отличном от палестинского по своему составу и постепенно получающем священное, официальное значение в своем греческом тексте.