Читать «Учение о Логосе в его истории» онлайн - страница 49

–  79  –

невозможна никакая истинная деятельность, никакая нравственность, никакое убеждение – даже скептическое. Стало быть, знание возможно, и аргументы против него мнимы: Антиох не дает себе труда вникнуть в действительные затруднения проблемы познания, ограничиваясь поверхностной критикой скептиков. По его мнению, истинное знание возможно, истинная философия существует издавна, а указание на противоречия и разногласия философов не имеет значения: главные из философских учений в существе сходятся между собою. Антиох причислял себя к Академии, но признавал, что учение Аристотелятолько по форме разнится от учения Платона; мало того, самый стоицизм, в который он был посвящен одним из учеников Посидония, являлся ему скорее исправленной редакцией чистого платонизма, чем новой школой (Cic. Akad. I, 12, 43). Цицерон видит в Антиохе истого стоика: на деле он был последователем Посидония, только еще более крайним и неразборчивым эклектиком, не различавшим отличительных особенностей прежних учений. Для него – все три главные школы признают различие деятельного и страдательного начала, силы и материи, хотя в мироздании оба нераздельны; все три школы признают божественный разум, одушевляющий вселенную, хотя дают ему различные названия. Есть, конечно, частные различия, например в этике; но и здесь не трудно найти средний путь между послаблениями перипатетиков и строгостями стоиков с их пренебрежением к внешним благам: недаром стоики II в. прислушивались к морали академиков.

Таково было учение этого преемника Платона – дешевая вульгаризация греческой философии, как бы созданная для массы, которой не по плечу нискептицизм, ни действительно философское миросозерцание. Его ждал успех и широкая популярность. Новой Академии особенно повезло в Риме, где ее популяризировал Цицерон, и в Александрии – двух главнейших космополитических центрах^[53]. Из эклектиков Александрии мы назовем Евдора, который, идя по следам Посидония, к прежней

–  80  –

смеси учений присоединял еще пифагорейскую символику чисел; затем Ария Дидима, эклектика времен Августа, причислившего себя к стоикам, и, наконец, Потамона, прямо объявившего свою школу эклектической^[54]. Сочинения Филона Александрийского в значительной степени отражают этот эклектический платонизм частью Посидониевой, частью Антиоховой школы; как показывают новейшие исследования, они заключают иногда прямые источники для его изучения.

Во всех отношениях эклектизм служит знамением времени. В философии он есть прямой результат изверившегося в себе, утомившегося скептицизма; в литературе он есть результат широкого распространения, всемирной популяризации философии. Он дает свой отпечаток всей философской деятельности эпохи и порождает целую литературу философских компиляций, какими, например, являются философские трактаты Цицерона, сыгравшие столь важную роль в истории римского и даже европейского просвещения^[55]. Эклектизм, т. е. платонизирующий стоицизм со случайными заимствованиями из логикиАристотеля, арифметики пифагорейцев, морали циников, – есть философия ранней патристики. «Наша философия есть эклектизм (τὸ ἐκλεκτικόν)», – говоритКлимент Александрийский^[56].