Читать «Эссе 1994-2008» онлайн - страница 420

Двадцатый век очень удобно разбивается на десятилетия. Каждое имеет свой дух, свой стиль, свой почерк. Девятисотые, с бельэпошными вуалями и шляпами, длящиеся от Парижской Всемирной выставки и смерти Виктории до смерти Толстого и первой абстрактной акварели Кандинского. Десятые, жадно ждущие разрушения мира в своем начале, в середине разрушение получающие и к концу своему доползающие обессиленными, истощенными войной, испанкой и революциями. Двадцатые, время от конца гражданской до «черного четверга» на Уолл-Стрит, французское «безумное десятилетие», немецкие «золотые двадцатые», русский НЭП, легкий выдох после дикого ужаса мировой войны. Тридцатые, десятилетие нарастающего сюрреального ужаса фантазий тоталитаризма, заканчивающееся объявлением войны. Сороковые, превзошедшие любые, самые страшные прогнозы, закончившиеся победой коммунистов в Китае и созданием НАТО. Пятидесятые, мрачное десятилетие, отравленное ожиданием третьей мировой войны, полное старческого мракобесия, простирающееся от начала Корейской войны и охоты на ведьм до возведения Берлинской стены. Шестидесятые, годы последней авангардной революции, ознаменовавшие свое начало первым полетом в космос, мини-юбкой и триумфом «Битлз», а конец - поражением «Парижской весны» и вводом танков в Прагу. Семидесятые, разгул модернистского эклектизма, молодежь свободы добилась, но оказалось, что ничегошеньки она не хочет, кроме права трахаться во все дырки да травку курить; диско, психоделика, ранние компьютерные игры, терроризм и первый теленок, выращенный из замороженного зародыша. Восьмидесятые, время от образования «Солидарности» до падения Берлинской стены, неоклассика входит в моду, гламур обтягивает мозги, как презерватив обтягивает члены, акт, ассоциировавшийся с оплодотворением, все больше ассоциируется со смертью, аукционные цены на классиков модернизма (оксюморон, рожденный именно восьмидесятыми) достигают астрономических размеров, все набухает, надувается…

Чудные образы двадцатого столетия. Убитые отпечатки десятилетий накапливались и накапливались, и вот уже отличнейшая книга Дугласа Коупленда «Generation X», самое, быть может, выразительное, что написано о самоощущении 90-х, открывается следующим пассажем:

«Прическа у нее - точь-в-точь продавщица парфюмерного отдела магазина "Вулворт" штата Индиана в пятидесятых. Знаешь, такая миленькая, но глуповатая, которая вскоре выйдет замуж и выберется из этого болота. А платье у нее - как у стюардессы "Аэрофлота" начала шестидесятых - такого синего цвета, который был у русских до того, как им всем захотелось иметь "Сони" или шапку от "Ги Лярош". А какой макияж! Семидесятые, ни дать ни взять - Мэри Квонт; и такие маленькие ПХВ-сережки-клипсы с цветочками-аппликациями, напоминающие наклейки, которыми голливудские геи украшали свои ванны году в 1956-м. Ей удалось передать это уныние - она была там самой клевой. Никто рядом не стоял…» И все лопается. Где же девяностые? Дыра. Распухнув от ретроспекции, стиль вообще оказался отмененным. Девяностые стерлись до нулей.