Читать «Непочетник» онлайн - страница 3

В покос, сами знаете, пора какая: все встают рано, а стряпухи раньше того, -- нужно скорее коров подоить, печку топить, завтрак готовить. Вот в одно утро и порешила я Федосью поднять себе на подмогу; разбудила ее и послала коров доить да творогу к завтраку наводить. Сделала она это и потом уж на покос пошла. Подняла я ее и на другой день и на третий. На третий день к вечеру вернулся мой парень с луга сердитый такой, сели ужинать, он и говорит:

"Ты бы, матушка, погодила Федосью по утрам-то рано будить, дала бы выспаться; у нас семья небольшая, завтракать-то и одной не трудно приготовить, а ей не доспамши-то тяжело весь день на лугу ворочать".

Как услыхала я это, так меня и взорвало. Так и есть, думаю, жену больше меня жалеет, забыл все мои попечения-то, уж ни во что стал считать. Хорошо!.. Так и надо!.. И такое меня горе взяло, опостылело мне все, и сын и молодуха. Словно они вороги какие моему сердцу сделались. Послушалась я сына, не стала себе на помогу по утрам молодуху поднимать, зато не стала и заботиться об них: бывало, к завтраку-то того и этого приготовишь, а тут что попадется, то и сунешь.

И это сынку не понравилось. "Что ж ты, -- говорит, -- ехидничаешь; ты делай по порядку, а так будешь делать, хорошего мало будет".

"Я, говорю, не ехидничаю, а делаю как следует". "По-твоему, говорит, так следует, а по-нашему не так". "Мало что, говорю, по-вашему-то нехорошо, да вы мне не указ; моя воля, что хочу, то и творю".

"А коли так будет, то добра нечего ждать".

"Что будет".

С этого и пошло. Сынок мой стал на меня волком глядеть: придет ли с работы, за стол ли сядет -- все молча; с женой и то и се, а на меня точно бык косырится. Еще пуще меня зло разобрало, -- постой, думаю, если на то пошло, посмотрим, кто кого допечет скорее: ты на меня волком, а я на тебя медведем.

Пришло жнитво, нужно жать идти, а я взяла да и не пошла. "Идите, говорю, попрыгайте там одни, а я на лавке полежу, мое дело немолодое, будет с меня, поработала на свой век".

Ни слова не сказали мои молодые, пошли одни; пожали день-другой, от других не отстают и друг с дружкой веселые такие, только на меня глядят-хмурятся: я что ни заговорю, а они мне либо "да", либо "нет", -- видно, что сердятся. Еще пуще меня зло разобрало: какую, думаю, праву они имеют сердиться на мать, разве можно это, да я им на это, кажись, вот что сделаю.

Стала поджидать я такого случая, при котором придраться бы можно, отчитать их как следует. Отошло это жнитво; в одно утро Николка и говорит:

"Люди картошку роют, попробовать бы и нам сварить, -- чай, поспела".

Ни слова я не сказала и картошки рыть не пошла; стала ждать, что дальше будет.

На другой день, гляжу, встала Федосья, нарыла картошки, намыла, наклала в котел, и только я затопила печку, ставит ее на шесток. Я думала, они мне поклонятся, попросят меня, а они ухом не ведут, сами хотят делать все. Обидно мне стало, закричала это я: "Куда ты, говорю, прешь-то, чего не спросясь ломишься! Може, говорю, у меня нет места для твоего котла-то, а ты лезешь… Аль большину хочешь перебить?" -- "Мне, говорит, Николай велел". -- "Николай велел, да я не велю: кто, по-твоему, больше-то?" И что ж, не зажмурилась да и отрезала прямо в глаза мне: "Для меня, говорит, Николай большой, я его вперед и слушаться буду". Затряслись у меня и руки и ноги, так бы, кажется, набросилась я на нее с ухватом и весь до рук обломала. "Паскуда ты этакая, кричу, а над Николкой-то кто бРльшой? Ведь я. И для тебя я больше его должна быть. Слышь ты: если ты со мной будешь супротивничать, я с тобой вот что сделаю, чего и не думаешь".