Читать «К вопросу об актуальности художественной литературы» онлайн - страница 5

Буагильбер — в бешенстве от очередного отпора: чего только он не претерпел в предыдущем абзаце, а теперь “эта своенравная девушка меня же упрекает, зачем я не дал ей там погибнуть, и не только не выказывает никакой признательности, но не подает ни малейшей надежды на взаимность”.

Буагильбер — хорохорящийся (“Буагильбер не может жертвовать своей жизнью и честью, если ему платят за это только попреками и презрением”); но уже не он и не она руководят интригой: вот-вот прозвучат обвинения в колдовстве, и для сожжения гнусной волшебницы (“но раз ваша высокочтимая мудрость обнаружила, что эта распутная еврейка занимается колдовством”) начнут мало-помалу собирать дровишки.

Буагильбер — в смятении: что ни сделай (“дорого ты обойдешься мне, Ревекка”), все к худшему. Черт принес сюда “полоумного старика” гроссмейстера! Им не дадут бежать, он не может открыто взбунтоваться (“попробуй пойди к Луке Бомануару, объяви ему о своем отречении от клятвы послушания и посмотри, долго ли после этого своевольный старик оставит тебя на свободе”), на суде он молчит, “с величайшим усилием” подавляя гнев и презрение; даже хитрость храмовника оборачивается против него: по совету его записки Ревекка просит Божьего суда, но тому, кто намеревался быть ее защитником на поединке (“конечно, под видом странствующего рыцаря, искателя приключений”), приказывают выступить на стороне ордена — прямо противоположной. От ужаса и горя у него мутится в голове, он готов то бросить в лицо гроссмейстеру отречение, то мгновением ока перенестись “в какую-нибудь дальнюю страну, куда еще не проникли человеческая глупость и изуверство”, то жалеть (“вот до чего я дошел, Ревекка, вот чего бы желал, чтобы только быть ближе к тебе в жизни”), что не принадлежит к ее отверженному племени. Он живет как в чаду или в аду: реальность кажется до того нереальной, что проходит перед глазами страшным видением, воздействуя на воображение, но не рассудок.

Буагильбер — молящий: одержимость довела его до того, что он начинает торговаться (“так не осуждай же меня, если я поставлю некоторые условия, прежде чем ради твоего спасения пожертвую всем, что для меня было дорого”) — а ведь это совсем не просто, если не умеешь или нет призвания — и вот честный хамский торг на полуслове срывается в мольбу: “Если я появлюсь на ристалище, я обязан поддержать свою боевую славу. <…> Если же я не явлюсь, меня лишат рыцарского звания, я буду опозорен <…> утрачу свою славу, свою честь, лишусь надежды на такое величие и могущество, какого достигали немногие из императоров <…> а между тем, Ревекка, всем этим я готов пожертвовать, — прибавил он, бросаясь к ее ногам, — все брошу, лишь бы ты сказала: Буагильбер, будь моим возлюбленным”. И она говорит: “Не думай о таких глупостях, сэр рыцарь” — и, дескать, поезжай к регенту, к королеве-матери, обратись к английскому престолу.