Читать «Полунощники» онлайн - страница 17
Николай Семёнович Лесков
«Все равно, – говорит, – мама, если я на них хоть и смотреть не буду, так я знаю, что они есть и страдают и что я должна делать облегчение в их жизни».
«Ну, поступи членом в общество и езди с хорошими дамами; я тебе столько денег дам, что можешь больше всех графинь и княгинь сыпать».
Не захотела.
«Я знаю, – говорит, – что нужно делать».
«Так скажи, что такое?»
Она молчит.
«Отчего же ты такая грустная и такая печальная? На тебя смотреть больно! Отчего это?»
«Это, мама, оттого, что я еще очень зла: я себя еще не переломила и борюсь».
«С кем, мой ангел?»
«С собою, мама. Не обращайте на меня внимания, мне скоро легче будет. Я как-нибудь перейду на свою сторону, теперь я не на своей стороне, – я себе противна».
Дядя Николай Иванович хоть шебаршб, но он любил ее и говорит:
«Не приставайте к ней: она иначе не может; это в ней все от рояльного воспитания. Я знаю, что с ней надо сделать: надо дать ей развязку на веселых увертюрах».
Взвился и привез ей театральный билет в ложу на «Африканского мавра».
Хоть и великий пост был, но для нее поехали. А она у них в театре и разрыдалась.
– Это еще чего?
«Я, – говорит, – вам говорила, что я не могу видеть дикие грубости! В чем вам представляется занимательность, я в том же самом вижу ужас и горе».
«Какой же ужас? В чем тут горе?»
«Как же не ужас: такой огромный, черный мужчина душит слабую женщину, и по какой причине?»
Николай Иванович говорит:
«Ты этого еще не понимаешь: за любовь от ревности самый образованный человек должен из вашей сестры всю кровь пролить».
«Неправда это, – говорит, – какой это образованный человек: это глупость, это зверство! Не должно это так быть, и не будет – я не хочу это видеть!»
И уехали из театра, и так и пошло с ней с этих пор во всех междометиях. Благородные удовольствия, театр, или концерты, или оперы, все это ей не нравится, а назовет к себе беспортошных ребятишек, даст им мармеладу и орехов и на фортепианах им заиграет и поет, как лягушки по дорожке скачут, вытянувши ножки, и сама с ними утешена – и плачет и пляшет. Этакая красавица, а лягушкой прыгает!..
Видевши это, мать своего священника приходского на духу упросила поговорить с ней, и он на Пасхе, когда приехал с крестом и как стал после закусывать, то начал Клавдиньке выговаривать:
«Нехорошо, барышня, нехорошо, вы в заблуждении».
А она ему бряк наотрез:
«Да, – говорит, – благодарю вас, благодарю, вы правы – и мне тоже кажется, что мы живем в большом заблуждении, но теперь я уже немножко счастливее».
«Чем же-с?»
«Тем, что я уже собой недовольна; я теперь уже не на своей стороне; я себя осуждаю и вижу, где свет».
Он говорит:
«Не много ли вы на себя берете?»
Она замялась и отвечает:
«Я не знаю».
А батюшка говорит:
«То-то и есть! А мы знаем, что на свете должны быть и богатые и бедные, и это так повсеместно».
Она отвечает:
«Это, к несчастию, правда».
«Так и нечего бредить о том, чтобы у нас все были равны».
А она вся стынет, и виски себе трет, и шепотом говорит:
«Бредят невольно».
А батюшка говорит:
«Да, бредят невольно, а, однако, и за невольный бред иногда далеко очутиться можно. Не идите против религии».
