Читать «Избранное : Феноменология австрийской культуры» онлайн - страница 231

[19]

Stifter A. Der Nachsommer. Leipzig, 1961. S. 608.

[20]

Ibid.

[21]

Ibid. S. 609.

[22]

ibid. S. 610: «Wie hatte seit einigen Augenblicken alles sich um mich verändert, und wie hatten die Dinge eine Gestalt gewonnen, die ihnen sonst nicht eigen war. Nataliens Augen, in welche ich schauen konnte, standen in einer Schimmer, wie ich sie nie, seit ich sie kenne, gesehen hatte. Das unermüdlich fliessende Wasser, die Alabasterschale, der Marmor waren verjüngt; die weißen Flimmer auf der Gestalt und die wunderbar im Schatten blitzenden l ichter waren anders; die Flüssigkeit rann, plätscherte oder pipple oder tonte im einzelnen Fall anders; das sonnenglänzende Grün von draussen sah als ein neues freundlich herein, und selbst das Hämmern, mit welchem man die Tünche von den Mauern des Hauses herabschlug, tonte jetzt als ein ganz verschiedenes in die Grotte von dem, das ich gehört hatte, als ich aus dem Hause war».

[23]

Adalbert Stifters Leben und Wferk in Briefen und Dokumenten / Hrsg. von K. G. Fischer. Fr. a.M., 1962. S.297 — 298.

[24]

Ibid. S. 299, курсив Штифтера.

[25]

Ibid. S. 364. (Слова из 1 Посл. Иоанна 5, 19).

[26]

Ibid.

[27]

Ibid. S. 365.

[28]

Ibid. S. 364: «С тех пор, как он молчит, все безобразие и началось по-настоящему».

[29]

Ibid. S. 476.

[30]

Fontane Th. Aufzeichnungen zur Literatur / Hrsg. von H. H. Reuter. Berlin; Weimar, 1969. S. 198.

[31]

Fontane Th. Schriften zur Literatur / Hrsg. von H, H. Reuter. B., 1960. S. 217.

[32]

См. та μ же (S. XLVIII) предисловие.

[33]

«Пазенов, или Романтизм (1888)», «Эш, или Анархия (1903)», «Югено, или Деловитость (1918)».

[34]

von Doderer H. Tangenten: Aus dem Tagebuch eines Schriftstellers 1940–1950/ Hrsg. von H. \brmweg. München, 1968. S. 307.

[35]

В коротких прозаических жанрах Додерера (им трудно дать жанровое определение) трагическое ощутимо, недвусмысленно присутствует в жизни и оказывает на нее свое влияние, но оно неуловимо и скрывает свои истоки в сплетении ситуаций — таковы психологически глубокий «Дивертисмент № 7: Иерихонские трубы» (1951) и особенно рассказ «Под черными звездами» (1961–1963), где мрачная действительность истории — фон и настроение, которое в конечном счете мало задевает героев повествования: исторический поток льется, но персонажи и, главное, рассказчик-наблюдатель скорее смотрят на нею со стороны не столько происходящее поражает их (ранит), сколько они поражаются (удивляются) происходящему. Единственное у Додерера произведение, в котором он пытался передать резко выраженную трагическую ситуацию, — довольно ранний опыт «Дважды ложь, или Деревенская трагедия на античный лад» («Zwei Lugen oder Eine antikische Tragödie auf dem Dorfe», 1931 — переиздан в СССР в сборнике «Österreichisches Erlebnis», 1973) остался экспериментом.

Характерно, что в то время как Гофмансталь и Шницлер, Краус и Музиль и другие австрийские писатели при всей своей несовместимости одинаково болезненно переживали итоги Первой мировой войны, падение «старой Европы» и гибель австро-венгерской монархии, Додерер и его герои гораздо легче, органичнее и «беспроблемнее» осваиваются с новыми историческими условиями; можно сказать так: Додерер и его герои слишком привязаны к вещественному, житейскому, бытовому слою жизни, чтобы перемены социально-политического порядка могли больно задевать их; они прилепились к стихийности вещей, к их малоподвижности, к запечатлевшемуся в бытовом укладе и уюте «венскому духу», они привыкли впитывать в себя вкус и запах этих привычных для себя вещей, погружаться в поднимающийся от вещей — словно пар над кастрюлей с вкусным кушаньем — поток ассоциаций, импрессионистически растворяться в рождаемых сладкими испарениями воспоминаниях и возбуждаемых ими ожиданиях, — их существование протекает ниже истории, и это объясняет неожиданность перспективы в романах Додерера со дна жизни, то есть от стихийно-вещной ее праосновы, от ее «бесцельного многообразия» (Die Dämonen. München, 1962. S. 486); для Додерера и его героев в конце концов все одинаково, все равно — великое и малое, далекое и близкое, все одинаково спроецировано на экран апперцепции, все пробуется на вкус и на ощупь, все в итоге одобряется. «Романист, — писал Додерер, это не историк своего времени, скажем en detail или через микроскоп, но он документально удостоверяет, что и, несмотря на историю, в его эпоху тоже были жизнь и наглядность» (von Doderer IL Tangenten. S. 81).