Читать «Избранное : Феноменология австрийской культуры» онлайн - страница 185

«Самая крайняя форма нигилизма была бы таким усмотрением; всякая вера, всякое полагание чего-либо истинным необходимо ложны; ибо истинного мира нет»^[8] — тут Ницше доходит, как он думает сам, до Геркулесовых столпов нигилизма. Некоторой иронией со стороны истории было бы, что спустя всего несколько лет, и без знакомства с этим сочинением Ницше, немецкий философ-Ганс Файхингер разработал все эти положения Ницше о том, что «истинного мира вообще нет», в систематической, педантичной и гелертерской, самодовольной и чуждой всякого отчаяния форме «философии и иллюзии» — «philosophie des Als-ob». Иллюзии оправдываются прагматически. Среди гипотез Ницше о природе нигилизма есть и такая: нигилизм есть идеал всесилия, мера неверия выражает рост власти, силы, таким образом, «дух» всесильный «не верит» в истинность мира, потому что ему не приходится с ним считаться.

Но «ирония истории» в отношении Ницше не опровергает того, что его нигилизм есть философия отчаяния. «Человек невероятно утратил достоинство в своих же глазах», перестав быть средоточием и трагическим героем существования^[9], он — «со времен Коперника» — катится из центра в бесконечность — «в X»^[10]. Выражение отчаяния и страха — фрагментарность и не-системность в самом замысле «Воли к власти» (вопреки тому, что пытались утверждать ортодоксальные ницшеанцы), изобилие гипотетических классификаций, «пробных» дефиниций, попытки подходить к феномену «нигилизма» все с новых и новых сторон.

Как писал в годы перед Первой мировой войной талантливый литератор Герман Бар, — «сквозь все возможное отчаяние мы прошли, чтобы теперь отчаяться в самом отчаянии»^[11]. Вот итог поколения, идущего но стопам Ницше! Теперь отчаяние возведено в степень, и «достигнут» такой конец, когда не только достигнута сама бесцельность, но человек отчаялся и в самом отчаянии и в самом «ничто».

В этой пропасти нигилистического отчаяния, тоже в преддверии мировой катастрофы, — самое яркое и страшное — созданный Готтфридом Венном образ доктора Рённе: мысль, отрицающая смысл не только человеческой истории, но и самой эволюции жизни на земле, мысль, отточенная до невероятной и тонкой остроты скальпеля, обращается против самой мысли, против самих остатков рационального в мышлении, не страшась своего исторического комизма на гребне отчаяния. «Космос пролетает мимо. Я стою на берегу: сером, отвесном, мертвом. Мои ветви еще свисают в воду, она течет. Но только внутрь смотрят они, на то, как вечереет кровь, как коченеют члены. Я отомкнут, я — я. Я не пошевельнусь больше»^[12]. Безумный индивидуализм бенновской «Итаки» скрывает в своих недрах социальный смысл. Но этот социальный смысл сам по себе не есть индивидуализм. Напротив, на «дне» индивидуализма открывается нечто неиндивидуально-общее, вегетативно-вещное, что призывает к себе человека прочь от его «человечности»; нигилистический индивидуализм, у Бенна все еще представленный как недостаточный расчлененный смысл нигилистического, напротив, репетирует у него «революционный» жест восстание «из» отчаяния — и потому (в этом значение бенновской пьесы как исторического предзнаменования) разоблачает левый и правый псевдореволюционный анархизм как возникший из нигилистической анархии — безначальности самого «переживаемого мира».