Читать «Прочь от солнца» онлайн

Дмитрий Тарабанов

Тарабанов Дмитрий

ПРОЧЬ ОТ СОЛНЦА

рассказ

Ольге Гац (реальной), Дядюшке Харрису и Тётушке Феррис (сновидениям) посвящается.

Зову я смерть; мне видеть невтерпёж Достоинство, что просит подаянья, Над простотой глумящуюся ложь, Ничтожество в роскошном одеянье, И совершенству ложный приговор, И девственность, поруганную грубо, И неуместной почести позор, И мощь в плену у немощи беззубой, И прямоту, что глупостью слывёт, И глупость в маске мудреца, пророка, И вдохновения зажатый рот, И праведность на службе у порока. Всё мерзостно, что вижу я вокруг... Но как тебя покинуть, милый друг!

В. Шекспир.

Всё смела непроглядная тьма. И только вдали одиноко и безнадёжно мерцали огни космопорта. Одни поднимались вверх, другие, спускаясь с небес, шли на посадку. Я медленно продвигался вперёд, тревожно сжимая руку Ольги. Её пальцы были холодны, как космическая пустота; рука дрожала. Трава еле слышно шелестела под ногами. Изгородь осталась позади в нескольких десятках метров. Пост ещё не скоро, может быть, удастся проскользнуть, ведь некоторым это удавалось. Ольгу приходилось тянуть за руку, она упиралась и дрожала. Она ещё была в Законе и не хотела потерять эту привилегию, если не сказать, последний шанс на существование. Я тоже был в Законе. Но жить так, как жили мы, было невыносимо. Главное - добраться до космопорта, а там уже колонии, воля. Сук хрустнул под ногой, подобно взрыву. Ольга ахнула и остановилась совсем. Я услышал голоса впереди, - это зашевелились часовые на посту. Я схватил Ольгу за руку и повалил наземь, в густую поросль травы. Тотчас вспыхнули прожекторы. Лучи прорезали ночную тьму и зарывались в траву. Сердце выпрыгивало из груди. Я задержал дыхание. Только бы не заметили. Только бы... Взвыла сирена. Заметили! Бежать! Я вскочил и ринулся к изгороди, всё ещё продолжая сжимать руку Ольги. Она бежала позади, еле за мной поспевая. Я старался не оглядываться. Может быть, компьютеры не успели опознать моего лица в те короткие мгновения, когда я был совсем беззащитен. - Шендс Дориен Лосс, остановитесь, или мы будем вынуждены применить оружие, - голос звучал отовсюду, увеличенный в десятки раз мегафоном. Опознали. Теперь я объявлен вне Закона. Сейчас главным было добраться до изгороди, там ещё будет выбор. Но Закону сдаваться нельзя, если ты вне его, тебя ждёт один конец. - Последний раз повторяем: остановитесь! - казалось, голос за спиной стал ещё громче и зловещей. Больше поблажек не будет. Пора! Я повернулся, но не замедлил шага; небрежно развернув Ольгу, я подставил к её виску пистолет. Чёрная вуаль, закрывающая лицо Ольги, металась на ветру. Уловка сработала. Пока ещё есть время для побега. Они не могут определить, кто она - лант или субель, поэтому стрелять они не будут. До поры, до времени. Изгородь была уже совсем близко. - Покажите лицо заложника, иначе мы убьём вас обоих, - это было действительно последнее предупреждение. Рука Ольги нервно затряслась в моей руке; попыталась вырваться. Я, не колеблясь, сдёрнул с её лица вуаль, уже стоя у стены ограды и топчась на одном месте. Где же люк? Сколько секунд у нас будет в запасе, пока компьютер с такого расстояния опознает мою спутницу? Десять? Пять? Одна? - Ольга Гац - субель, - эти слова прозвучали, как приговор. Теперь и она вне Закона. Щёлкнули замки, и из земли поднялись дзоты. Потом загремели выстрелы. Но этот грохот мы слышали уже за толстой стеной земли. Пули просвистели над нами сплошной стаей. Я протянул руку, чтобы закрыть люк, закамуфлированный снаружи травой, и тут же отдёрнул её. В неё впилась шершавка - пуля, покрытая крючочками, с жучком и взрывным устройством внутри. Автоматические шипы уже глубоко погрузились в мышечные ткани и пытались прорубить кость запястья. Я зажмурил глаза, закусил губу и дёрнул, что было силы. Из рваной раны хлынула кровь. Но останавливать её сейчас времени не было. За нами уже шла погоня, пора прятаться. Я потащил Ольгу по подземному туннелю, вырытому накануне. На голову падали комочки грязи и песка. Я отворил стену, которая оказалась дверью, и мы с Ольгой забились в узкую нишу. Дверь плотно закрылась. Снаружи она - земля. Может быть, не заметят... В начале туннеля послышались голоса и топот ног. Я сильнее прижался к Ольге и потянул на себя дверь. Девушка тяжело дышала. Что с нами будет? Вне Закона... Голоса слышались всё ближе и ближе. Заметят? Голоса звучали близко-близко. Казалось, если протянешь руку, то почувствуешь источник голоса. Они здесь! Что будет? Теперь голоса удалялись, постепенно затихая. Я тяжело вздохнул и едва слышно, дрожащим голосом шепнул Ольге: - Всё будет хорошо. Не беспокойся. Хотя я сам себе не верил. Как может быть хорошо, если мы стали изгоями лантического общества? Где нам скрыться? На Земле больше нет места, где можно было бы двум субелям утаиться от Закона. Мы были загнаны в глухой угол. Выходить ещё было нельзя - снаружи караул. Нужно ждать. Воздух быстро стал тяжёлым и жарким, он обжигал лёгкие и сердце, растворяя разум. Если не приоткрыть дверь, мы задохнёмся. Тяжёлое, но ароматное дыхание Ольги, такой близкой сейчас, но также близкой от грани жизни и смерти, сотрясало напряжённую атмосферу. Я слегка отпустил дверь, но та не поддавалась. Ольга онемевшими пальцами вцепилась в неё. Ей было страшно, но она держалась твёрдо, слишком твёрдо для девушки. В темноте я не видел её лица, поэтом не мог понять, что она чувствует. Но если бы и видел, всё равно не понял бы, - она умела скрывать свой внутренний мир от всех. Самый непостоянный внутренний мир. - Воздух, - ласково прошептал я. Она поняла просьбу, но не сразу отпустила дверь. Наконец появилась узкая щёлочка, сквозь которую сквозила приятная сырость. Я приоткрыл дверь ещё больше, чтобы воздух мог свободно кочевать. Облокотившись на сырую стену, я почувствовал резкую боль в руке. Рана сильно кровоточила. Я приложил небольшое, размером с аудиоплейер, устройство - рубцеватель. Он охватил мою руку ремнями и начал работать. Была ночь, и меня потянуло на дремоту. На руке тихо поскрипывал рубцеватель. Духота обернулась приятным теплом... Очнулся я лишь от тряски. Это дрожала Ольга, которая плотно прильнула ко мне. Я напряг развеянный дремотой слух и услышал неподалёку хруст шагов. Через щель пробивались лучи от фонаря. Я снова плотно прижал дверь. На этот раз дрожал я; дверь колыхалась, снаружи осыпалась грязь. Успокойся! приказал я себе, - иначе весь камуфляж с двери окончательно спадёт. Шаги приближались. Их было двое. Каждое их слово было слышно так, как будто говорили где-то совсем рядом, как будто говорила Ольга. - ... не думаю. Эти двое субелей могли скрыться каким-то другим способом, а туннель использовать как отвлекающий манёвр. - Возможно, но когда они успели вырыть эти катакомбы? - Ты же знаешь этих субелей; они вездесущи и едины. Один отвлекает, другой роет - вот и все дела! - Вырыть-то они вырыли, а кто закапывать будет? Может, взорвать свод туннеля? Моё сердце остановилось. - Нет, взрыв уничтожит стену периметра, она как раз над нами. Мы вызвали ремонтную бригаду. Завтра всё уладят. Но я ума не приложу, куда делись субели. - Такие, как они, были бы неплохими лантами... - Закрой свой болтливый рот! За такие речи тебя могут определить вне Закона. Тебе повезло, что я... Они удалялись, и вскоре голоса совсем затихли. Снова тишина, перебиваемая лишь беспокойными ударами сердец, нервным дыханием и тихим щебетом рубцевателя. Я нажал кнопку подсветки на часах. "3:14 А.М." - пульсировало в темноте. В семь нас заберут. Если Дядюшка Харрис успеет отремонтировать трейлер. - Всё будет хорошо, - сказал я Ольге, но мне показалось, что успокаивал я себя. ... Следующие три часа я провёл в полной неуверенности. Я спал и бредил во сне. Потом, просыпаясь, ощущал себя загнанным в угол. В душный, сырой угол. Всю ночь мне чудилось, что возле меня кто-то бродит. Но по туннелю бродили лишь немые видения. Ольга тревожно спала и иногда всхлипывала во сне. Она крутила головой, стонала, пыталась вырваться. Мне действительно было страшно за её судьбу. Судьбу той, что объявлена вне Закона. После шести утра я пытался заставить себя не смыкать глаз. Я напрягал слух, надеясь услышать шум мотора подъехавшего трейлера, но не слышал ничего, кроме шёпота отпадающей с потолка грязи да шороха шагов видений. Сейчас было главным, чтобы Дядюшка Харрис успел, прежде чем другая ремонтная служба доберётся до нас. В последнем случае мы просто будем похоронены заживо в этой проклятой земле... Эх, если бы на колонии... Там нет лантов, там каждый себе лант. Каждый субель может достичь любых высот и стать намного лантливей, чем любой другой лант. Хотя современные ланты уже не такие, как были прежде. Да и субели необратимо изменились. Только те, кто ниже всех, без вопросов отправляются на колонии. То, что мы сейчас расхлёбываем, создавалось на протяжении всей истории человечества. Социальные противоречия были основой любой формы правления. Богатые жили за счёт бедных, а бедные угнетались богатыми. Иногда схема менялась, и бедные (бывшие) жили за счёт богатых (бывших). Но всё это были плоды одного Социально-неравенственного Дерева. В общем, всё решали деньги. Очень часто в бедных семьях появлялись талантливые люди: поэты, писатели, художники, певцы, музыканты, скульпторы. Большинству из них не удавалось пробиться сквозь плиту Социального Неравенства, и их талант утопал в бездне тяжёлой и грубой работы. Те, кому всё-таки удавалось прорваться, прилагали все усилия, чтобы высмеять пороки общества. Активными годами Реформации было начало XXI века. Ещё в XX веке большинство философов пытались разделить человечество на группы. Например, Фридрих Ницше делил людей на представителей истинной человечности (философы, художники и святые) и слишком людей, погружённых в свои мелочные дела и заботы. Но в саге о супершимпанзе отсутствовало побуждение, и люди не приняли всерьёз эту работу. Социально-неравенственные отношения хоть и ослабились демократией, но всё равно оставались в силе. Тот, кто не имел средств, не имел права на общественное признание. Намного позже, в начале XXI века, молодой философ Сергиус Шипкин предложил миру преобразование общества путём "разделения". Сергиус Шипкин был выходцем из простой русской семьи; одарённым человеком, гениальным художником и философом. В 14 лет у него обнаружили малокровие, но этот трагический факт не сломил его духа. Всю жизнь он посвятил работе над теорией общества, в котором главную роль играли бы не деньги, а талант и творческий потенциал. Он издал трёхтомник философских эссе под названием "Вырорп" (читать наоборот), где, прибегнув к помощи мифических образов, предложил миру теорию "справедливого общества". Книга сопровождалась великолепной графикой, не менее философской. Его работа "Мельница", нарисованная тушью на обычном альбомном листе, была многословней всех упрёков человеческому обществу, что и принесло ей и её автору мировую славу. Он, как и Ницше, делил людей на две группы "Крылатые" и "отбросы". К "Крылатым" он причислял людей, творящих не на корысть, а для себя, для души. К "отбросам", по его мнению, относились все, отягощённые ненужной суетой: политики, военные, преступники и люди, живущие ради наживы. Обе группы он в итоге счёл нужными, но факт, что талант должен расти в нищете, угнетал его. Его последняя работа "Торовереп" (читать наоборот) как раз затрагивала эту тему. Но смерть застигла его за рабочим столом на тридцать второй странице книги. Но даже в этих трёх десятках страниц содержалось побуждение к новой странице в истории человечества. Его работу продолжил Асат Мухинду, уловивший цель Шипкина. Мухинду закончил "Торовереп", который действительно произвёл переворот во взглядах. Многие даже считали, что он использовал при написании работы невидимую строку, воздействующую на подсознание. Правда это или нет, но "Крылатые" горой стали за "Торовереп". Философ предложил отнять права у "отбросов" и передать их "Крылатым". Кроме того, Мухинду внёс свои собственные изменения в разгруппирование человечества. Он дал "Крылатым" титул лантов (от "талант"), а "отбросы" разделил на субелей ("суб" между) и аутэлей ("аут" - вне). К субелям причислялись просто корыстные люди, а к аутэлям - душевнобольные, преступники и подобные ненужные представители Homo Sapiens. Во главе нового общества предполагалось выставить лантов, но чтобы те не управляли по старым методам, а давали назидательные советы субелям и аутэлям, которые держали бы на своих плечах всю экономику и структуру "жизнеобеспечения". Все государства предполагалось слить во всемирную империю Лантландия со столицей в Антарктиде. А после "Еинеджубоп" (читать наоборот) волна массового протеста против старого режима всколыхнула мир. Все талантливые и умные люди планеты (а их было немало, уж поверьте) организовали "Общество Крылатых". Лучшие умы мира отважились противостоять всем государствам Земли, военным силам и политическим структурам власти. Безграничные возможности, спрятанные в мозгу "Крылатых", помогали им преодолеть в основном физическое сопротивление "отбросов". Прибегнув к помощи государственного переворота, "Крылатые" блокировали все правительственные органы, издали свою собственную конституцию и объединили все страны в одну великую империю - Лантландию. Правительство просто ничего не могло предпринять против силы интеллекта, и вся власть сосредоточилась в руках лантов. Годом позже видный философ создал утопическую теорию разделения современного общества. Почти сразу же работу преобразовали в закон. Ланты в своих целях переписали многих античных мастеров, чтобы доказать, что к этому обществу человечество шло ещё со времён появления человека разумного. Таким образом, ланты, подсластив пилюлю, отправили её в чрево общества, даже не подозревая, что внутри пилюли находится бомба замедленного действия. Но мораль и моральное управление не могли удержать в подчинении субелей и аутэлей. Те, в надежде вернуть своё былое положение, поднимали восстания. Ланты, не желая возвращаться к руководящему методу правления, кормили "отбросов" убеждениями, а те ещё сильнее роптали. Это время в истории лантизма получило название "Мрак". Оно длилось почти полтора десятка лет, и за это время "отбросы" почти сумели подняться до Высшего Совета Лантландии (с помощью подставных "талантливых"), но Конституция Скотта осадила их раз и навсегда. Ланты с горечью поражения понимали, что без законодательной власти им уже не обойтись. Тридцатилетний ирландец Ричард Скотт, занимающий на то время должность заместителя лантимператора, предложил закрепить чёткую границу между интеллектуальными группами и запретить взаимообмен членами этих групп. Теперь никто из субелей не имел права стать лантом. Бетонную плиту социального неравенства навсегда сковали титановыми обручами. Ланты разделились на 111 золотых семей, самыми известными и привилегированными из которых были Паскаль, Ньютон, Бах, Данте, Мольер, Сенека, Ницше и Гессе. Субели были просто субелями. Делились они в основном на степени образования. Обязательной учебной степенью был один класс. Если ученик-субель проявлял способность к знаниям, он отправлялся во второй класс, если же нет, то его ожидала грубая работа, по типу уборщика ядерных отходов. За теми, кто не мог связать два слова, закрепляли титул аутэля и отправляли на колонии, в качестве раба или крайне дешёвой рабочей силы. Второй класс являл собой некое подобие теста, в результате которого выяснялась наклонность к какому-либо роду деятельности. Третий класс был сугубо профессиональным, а четвёртый (необязательный) закреплял изученное в третьем. После этого - два года практики и пятидесятилетняя работа. Субели навсегда превращались в инертное сословие. Даже если когда-то среди них и появится талант, то в "Крылатые" ему пути не будет. Лантический строй плавно и незаметно перерос в просвещённый абсолютизм, только назывался он иначе. Я знал, что некогда в истории уже случались подобные метаморфозы, но на каждую из них приходилось по революции. И я надеялся, что и в этот раз история повторится. Да, я знал, но знание это было смертельно опасным. По уголовному кодексу субель, недовольный общественными порядками, объявлялся вне Закона и должен быть ликвидирован. Если лант будет пытаться помочь субелям избежать этой участи, то он тоже будет объявлен вне Закона. Субели должны работать положенное время на протяжении всей жизни, за исключением одного дня в неделю. Зарплаты хватало только на прожиточный минимум и на содержание детей (если они есть). Субелям не позволялось иметь детей больше, чем двоих, и не раньше двадцати пяти лет. Лишний ребёнок или ликвидировался, или зачислялся в аутэлей, чьё положение немногим отличалось от положения рабов в раннем средневековье. С появлением звёздных колоний возник закон о "лантической периферии". На колонии отправляли всех покорных аутэлей, а во главе над ними ставили субелей, которые внушали лантам доверие. Они и становились их правой рукой. Лантов на колониях не было, поскольку от восстания у них защиты не было. На периферийных мирах создавались искажённые, но достаточно чёткие отражения лантического правления на Земле. Но для субелей там была относительная свобода. Чтобы увеличить штат на колониях, субелям разрешалось иметь до трёх детей. Таким образом, прирост населения автоматически отправлялся на периферийные миры путём лантического отбора и откуплением. Откупление совершалось самими субелями. Сумма выкупа за одного человека составляла годовую зарплату данного субеля, помноженную на пятьдесят лет. То есть если человек не будет тратиться на одежду и питаться полвека, то годам к семидесяти он сможет откупить себя или кого-то из потомков. Часто несколько поколений копит деньги, чтобы откупить внука или правнука. Зато потом - свобода... Вот такая у нашего мира история. Лантический гнёт уже длится половину века, и конца всем этим мученьям пока не предвидится. Искорка борьбы слишком слаба, чтобы заставить такую могучую крепость пылать пламенем. Утопия переросла в жестокий феодализм, из зыбкого тумана которого не видно будущего. Но вскоре лучи рассвета пронзили сырой воздух землянки и рубцом света поползли обратно ко входу в туннель. Солнце поднималось. Время приезжать Дядюшке Харрису. Я повернул голову и посмотрел на Ольгу. Она спала, подрагивая веками и шевеля губами. Губами, красоту которых невозможно передать. Я поддался назойливому тяготению, но когда между нашими устами осталось совсем чуть-чуть, я отпрянул. Нет, пусть спит. Она и так много пережила, пусть отдохнёт. Время потянулось, как дёготь на ложке. Секунды стали часами, часы сутками. Бежать сейчас? Нет, снаружи наверняка кто-то есть. Вдруг в кармане зазвенел зуммер. Сигнал! Дядюшка Харрис где-то в радиусе ста метров. Пора! Я разбудил Ольгу и мы, протолкнувшись в дверь каморки, вывалились в коридор и побежали по грязи к выходу. Земля затряслась, и нас обсыпало мокрой почвой, - это приближался трейлер Дядюшки. Стены угрожающе задрожали над нами и вдруг остановились. Воронку выхода накрыла тень трейлера. Я поднялся по импровизированной лестнице и открыл люк в дне грузовика. Ольга исчезла в нём первая. Я сразу же после неё. Мои ноги ещё находились за пределами трейлера, когда машина тронулась. На одном месте оставаться было нельзя ни в коем случае, иначе возникнут подозрения. Через проём в полу было видно, как проносятся под нами поросший молодой травой пустырь, одинокие валуны, смятые кем-то ограждения. Я наклонился и закрыл люк. Видение исчезло. В трейлере отсутствовали окна, и мы оказались полностью отрезаны от внешнего мира. Оставаться посреди полупустого фургона было небезопасно, поэтому мы спрятались в ящик для инструментов, довольно просторный для двоих, с предусмотрительно просверленными дырочками для вентиляции. Ящик имел не так уж много преимуществ перед земляной нишей, но здесь хотя бы было теплей. В углу оказалась настойка на ореховых перепонках (тоже нарушение Закона), бережно приготовленная Дядюшкой Харрисом. Алкоголь приятно обжигал онемевшее нутро и туманил разум. Я вздрогнул, когда мотор заглох. Нас остановили. Мы в самом центре космопорта. Снаружи послышались голоса: говорили водитель и какой-то лант. - Я только что там был... Это много времени не займёт. Я нагребу где-то за пределами периметра земли и закрою ею яму... - Я поеду с вами... Ради предосторожности. - В фургоне? Там есть кресло, журнальный сто... - Нет, мне будет удобней в кабине. Хлопнула дверь, и мы снова поехали. Дядюшка Харрис о чём-то толковал с лантом, но я не мог разобрать слов. Я пытался дальше планировать наши действия. Что делать? Скитаться? Нет... Предпринять новую попытку? Нет... Я начал пропускать события, улавливая лишь некоторые фрагменты. За стенами нашей деревянной тюрьмы скрежетали различные механизмы, кипела работа по уничтожению туннеля, который мы готовили на протяжении двух месяцев. Три года мы ожидали, пока придёт корабль на Фригерон-V, столицу колониального антилантического движения. Он вернётся обратно только через полдесятка лет, а такое время нам, увы, не продержаться... - Шендс... Шендс... Я открыл глаза. Кто-то шептал мое имя. Я взглянул на Ольгу: она молчала. Тем не менее, голос проникал в мозг из ниоткуда. Может, я брежу? Сошел с ума? - Шендс... Ольга... Шендс... Голос был до боли знакомый. Мой? Ольги? Нет, мы не можем сами себя звать. Голос проникал сквозь стенки ящика, бился внутри эхом, пока не доносился до наших ушей. Знакомый... Это же голос Дядюшки! - Шендс, - шепнул он, на этот раз громче. - Да? - откликнулся я. - Я подам сигнал зуммером, когда выберемся из опасной зоны. А сейчас отдыхай. Пока все в порядке. Он ушел. Сопровождающий нас все еще был здесь, но раз уж Харрис сказал, то так оно и будет. Как бы мне хотелось, чтобы это действительно было так. Ольга посмотрела на меня и попыталась улыбнуться. И это ей удалось превосходно. Я долго всматривался в ее нежные, уникальные черты лица, в эти губы... На этот раз я уже не мог удержаться. Терять теперь было нечего. Вне Закона... Потом я уснул. Мне не снилось абсолютно ничего. Это было обычное беспамятство, очень похожее на потерю сознания. Я просто был, а потом меня не стало. Все смела непроглядная тьма. Такой тьмы я еще не знал. Я пытался выбраться из нее, но не мог даже сдвинуться с места. Тьма не имела ни начала, ни конца. Не было смысла выбираться из бесконечности... Разбудил меня удар локтем в живот. Это Ольга пыталась довершить начатое зуммером: на него я уже не реагировал. Я даже не знал, злиться на нее или благодарить. - Быстро, - совершенно серьезно шепнула она. - Выйдем на перекрестке Седьмой и Шопенгауэра. Там люк, и мы попадем в водопроводные каналы. Если верить схеме, по одному из них мы доберемся до шахты лифта здания Департамента Лантландии. Выходим! Ольга ударила плечом о крышку ящика - та лишь слегка скрипнула. Это, судя по всему, был жест равноправия полов. Я улыбнулся и слегка толкнул крышку ботинком. Та с грохотом вылетела. Ольга фыркнула и потерла ушибленное плечо. Из динамика в углу фургона зазвучал еле слышный, хрипловатый голос Дядюшки: - Готовьтесь! Будет очередной зуммер. Я открыл люк. Белая полоса под нами сквозила с умопомрачительной частотой. Вскоре она начала постепенно разделяться на более четкие фрагменты. Но вот она изогнулась и исчезла - мы свернули на обочину. Зуммер. Секундой позже мы остановились. Прямо под нами виднелся люк со стандартной двенадцатиугольной крышкой. На ней красовался знак Лантландии серебристая готическая "L" на фоне солнца с длинными протуберанцами.. Я пролез через отверстие в полу и помог спуститься Ольге. Мы оказались в узком пространстве между дорогой и дном трейлера. Атмосфера была пропитана запахами смазки, но никак не бензина. Шестьдесят лет назад портативный ядерный вытеснил двигатель внутреннего сгорания на всех моделях автомобилей. Я извлек из кармана электронный ключ механика, принадлежавший Дядюшке Харрису, и вставил его в прорезь на крышке люка. Крышка откинулась, и мы попытались протиснуться через проем одновременно. Ничего путевого из этого не вышло - я попал Ольге по лбу локтем. Она обиженно зарычала. Ладно, пусть идет первая, я всегда успею. Как только Ольга проскользнула сквозь круглое отверстие, взвыла сирена. Контроль!!! Все входы и выходы из данного сектора автоматически блокируются. Быстро! Я бросился к Ольге, но люк со скрежетом захлопнулся, разделив нас. Электронный ключ не действовал. Теперь Ольга была в сравнительной безопасности, и за нее я больше не беспокоился. Пришло время спасать себя. Лезть обратно в машину не было смысла. Тогда что? Я захлопнул над собой люк и перебрался поближе к кабине. Здесь, подо мной, находилась горизонтальная лестница, за поручни которой обычно держится ремонтник, передвигаясь на полозьях. Единственный выход. Отсюда, снизу, было видно, как отполированные кожаные сапоги полицейского подошли к машине. Я почувствовал громоздкий ком в горле. Полицейский потоптался на одном месте и пошел по направлению к кабине. Пока полицейский будет вести опрос водителя, у меня появится кое-какое время, чтобы спрятаться понадежней. Я подтянулся на лестнице и вставил в нее руки так, что локти прочно огибали поручни. Ноги вставил в поручни подальше. Зацепился я крепко. И тут я заметил, что люк подо мной движется вперед. Скоро он очутился за пределами грузовика. Кто-то - и я даже догадывался, кто - снял трейлер с ручного тормоза. Отлично, Дядюшка Харрис заметает следы. Я прислушался к разговору, который велся в кабине. - ... нет, не выдавалось. Я оформил его по окончании пяти классов. - Пять классов! Так Вы еще и человек великого ума. Знаете, высшее образование играет очень важную роль, - последовала пауза. - И не будет же такой умный и преданный Лантландии человек, как Вы, помогать в бегстве двум жалким выскочкам из субелей. Не правда ли? - Считаю долгом чести защищать Империю от рук и умов повстанцев, - блеф удался Харрису первоклассно. - Тогда Вы не будете препятствовать тому, что я осмотрю Ваш трейлер. - Пожалуйста! Мне нечего скрывать от Империи. А вот это он сказал зря. Полицейский заподозрил что-то неладное. Простейшая психология. А вот если бы он сказал: "Ну, вообще-то у меня беспорядок... Да ладно! Валяйте!", то, может быть, мы бы вообще миновали осмотр. Снова блестящие сапоги оказались в поле моего зрения. Хотя ненадолго; несколькими секундами позже они исчезли - полицейский поднялся в фургон. Я на миг расслабился, обвис, прислушиваясь к его мерному шагу, стуку новеньких сапог о дно фургона и тихому поскрипыванию многотонной машины, которая норовила водрузить на меня весь свой вес. Полицейский ступил на мое лицо, потом прошелся по туловищу, ногам, миновал меня. И подозрительно остановился в метре от меня. Когда я услышал скрип люка, я подумал, что мое сердце вырвется из груди и, покинув Землю, унесется прочь от Солнца. Я что было сил вжался в лестницу и замер. Из люка свесилась голова полицейского. Но я видел его лишь с затылка - он смотрел в противоположную сторону. Я слился с лестницей, мне показалось, что стальные пруты прошли сквозь меня и остались где-то глубоко внутри. Полицейский начал поворачивать голову. Я уже видел его в профиль: нос с горбинкой, отодвинутая назад челюсть, плавно переходящая в шею. В полумраке зловеще блеснули его зеркальные очки... - Черт побери... - гнусаво выдавил он и исчез, захлопнув за собой люк. Я свалился в бессилии на пол. - Какого аутэля меня угораздило свеситься, - ворчал он себе под нос. Говорила мне мама, в какую тебе с повышенным мозговым давлением полицию. А я не слушался. Преданность Империи... Слава Лантландии... Привилегии Блюстительской Касты... Гори оно в самых ярких солнечных вспышках! Все! В отставку... Черные сапоги вновь очутились на земле. Прозвучал новый сигнал, и со всех сторон послышался скрежет трения колес о дорогу. Я выпутал ноги из лестницы и быстро подобрался к люку. Я сильно рисковал быть замеченным; часть люка находилась за пределами трейлера, но компьютер на ободе был с моей стороны. Я вставил ключ. Крышка не открылась, но экран под бронированным стеклом высветил: "Требуется смена идентификационного кода. Пароль изменен с 11.05.2097, время: 10:06:33. За новыми паролями обратиться по адресам..." Трейлер надо мной дрогнул и завелся. Я ударил рукой по крышке в дне трейлера - та не поддалась. Меня заперли снаружи. И тут грузовик тронулся. Я только схватился рукой за один из поручней, когда машина стремительно бросилась вперед. Меня волочило по дороге до следующего знака "Стоп". В этот раз мне удалось покрепче закрепиться на лестнице, и опасность быть стертым о шершавую дорогу отошла на задний план. Добралась ли Ольга к месту назначения? Наверняка... Да нет, она сто процентов уже там. Такой интеллект, как у нее, поможет ей просочиться в любую щелочку, к которой ни один лант и булавки не приткнет. Теперь дело только за мной. Я пытался вычислить свое местоположение, но из-под дна трейлера удавалось улавливать лишь некоторые фрагменты, которые могли находиться в любой части города. Ни одного ценного ориентира. Вдруг грузовик затрясся - мы выехали на решеточную перемычку, под которой бежала быстрая горная река - городская канализация. Это место в городе единственное, возле городской свалки. Какими гольфстримами нас сюда занесло? Здание Департамента в центре, а мы - на окраине. Вскоре мы выехали на автостраду, на первом же повороте спустились и подкатили к свалке. Не знаю, о чем думал Дядюшка Харрис, когда вел машину, но мне пришлось пережить несколько весьма неприятных моментов, связанных со зловонными отходами, которые проползали подо мной в устрашающей близости. Трейлер налетел на что-то, и его дернуло так, что я еле удержался и чуть не сорвался в зловонную кучу. Потом мы остановились. Я услышал шаги по фургону, затем люк возле моих ног отворился. Оттуда показалась голова Дядюшки Харриса. Волосы его были изрезаны сединой, а с верхней губы на нос стекали жидкие белые усы (естественно, он был вверх тормашками). Он прищурился и сказал: - Следующая остановка - городская канализация. ... Я, по колено погруженный в грязную воду, издающую не слишком приятные ароматы, пробирался к центру города. В высокие ассенизаторские сапоги изредка затекала вода. Она хлюпала внутри и неприятно холодила ноги. Один раз я чуть было не упал и намочил рукава. Теперь они обвисли и мотылялись, заставляя охладившиеся руки дрожать. Надо мной висели жуткие переплетения труб. Некоторые безнадежно проржавели, с других струйками сбегала вода. Иногда случались целые завесы из воды, а иногда становилось так зловонно, что невозможно было дышать. Я сверился с планом, который получил от Дядюшки, и взялся за голову. Уже наверное километр, как я по неосторожности миновал нужную развилку. По этому туннелю в шахту лифта Департамента я уже не попаду, но смогу добраться до водопроводной системы здания, ширина основного канала которого, судя по чертежу, внушает доверие. Я сложил карту и снова захлюпал по канализации. Добирался к точке назначения не меньше часа. До ниточки промок и продрог. Туннель разветвился, стал уже и, в конце концов, окончился тупиком. Я поднял голову и посмотрел вверх. На лоб мне упала большая капля, разбилась и сбежала с лица. Не знаю, на сколько уходила эта шахта ввысь, но голова у меня пошла кругом от одной только мысли, что мне придется забираться на самый верх. Этот туннель параллелен шахте лифта, но расположены они в разных частях дома. Ладно, позже разберусь, а сейчас - наверх! Первые метры давались крайне сложно. Я изодрал себе все руки о ржавые обрубки. Трубы образовывали некое подобие джунглей: жуткие переплетения стальных лиан, с которых бесформенным тряпьем свисали лишайники. Пальцы скользили - я даже чуть было не сорвался в пропасть. Если бы не металлический крюк, торчащий из стены, и отцовский кожаный ремень, то летел бы я намного быстрее той капли, и брызг от меня было бы намного больше. Но тем не менее я продолжал карабкаться вверх. Недавняя рана на руке снова открылась и кровоточила. Я взобрался на толстенную канализационную трубу и приложил рубцеватель, нажав кнопку "Дезинфекция". Синтезируемые аппаратом лейкоциты хлынули в рану, чтобы погибнуть и превратиться в гной. Осталось меньше одной пятой пути. Пальцы онемели, а мышцы рвались от усталости. Подъем с каждым метром становился все невыносимее. Если бы не номера этажей на вентиляционных шахтах, я бы уже давно сбился со счета. Восемнадцатый, девятнадцатый... двадцатый. Двадцатый - мой. Теперь надо было проникнуть внутрь вентиляционного канала: по другому в квартиру не попасть. Я оседлал толстую перемычку канала, как покорную лошадь, гибкий металл ахнул под моим весом. Отвинтив часть разъемной трубы, я со всего маху ударил по стыку частей вентиляционного канала. Металл на этот раз закричал, и крик отразился пронзительным эхом от стен. Блестящий параллелепипед подо мной рывком вогнулся. Я медленно покачивался, осознавая, что только что чуть не спилил сук, на котором сидел. Я понял, что поступил глупо, и что с канала лучше слезть. Я аккуратно перебрался на соседнюю трубу и добил шахту. Канал обвис, издавая прерывистый скрежет и покачиваясь на погнувшейся пайке. Я выпустил из рук трубу - та долго парила и беззвучно упала - и кое-как умудрился влезть в узкий проход вентиляционной шахты. Будь у меня клаустрофобия, я бы уже давно задыхался, но пока никакие фобии меня не одолевали, да и ответ на вопрос "Буду я жить или нет?" зависел только от моего упорства. Стены, если их можно так назвать, сжимали, сплющивали, давили. Я полз, отталкиваясь локтями от гладкого металла. Впереди, сквозь частую решетку, просачивался свет. Я медленно приближался, подползал и, наконец, коснулся рукой сетки. Та упала на пол, поскольку для удобства была не закреплена. Вот мы и дома. Я без сил рухнул на мягкий диван номера "Люкс", испачкав его белую ткань кровью и грязью. После замкнутости туннеля все казалось бесконечно огромным, просторным и чистым. И спокойным. Не было слышно ни звука, ни шороха, ни хлюпанья капель в ванной. Тишина. Я заставил себя подняться и обойти всю квартиру. Ни одной живой души. Ольги нигде не было. Я обмер. Что с ней могло случиться? Почему я пришел раньше нее? Ее поймали? Где она, черт побери? Эти и подобные вопросы без перерыва стучались мне в голову. Мои тревожные догадки прервал звук бьющегося стекла на кухне. Это не Ольга, ее минуту назад там не было. Кто-то за мной следит! Я потянулся к поясу за оружием, достал свой старенький, еще дедушкин, маузер и отвел боек. А потом вспомнил, что патронов у меня нет. Пистолет вернулся в кобуру. Его я брал исключительно в целях создания высококачественного блефа, ведь не тащить же мне с собой "АКМ", украденный из музея огнестрельного оружия в Бахтауне. Кстати, сейчас бы он не помешал. Тихими, мерными шагами передвигаясь по комнате, я дошел до бара. Беззвучно отворил дверь, миллиметр за миллиметром, аккуратно раздвинул бутылки, отодвинул фанерную перегородку... автомата там не было. Меня охватил ужас. Кто-то забрался в наш номер (который за нами даже не числился. Просто здание Департамента занимало всего три первых этажа, а на остальных находились номера для высокопоставленных лиц. Мы незаметно закрепили квартиру за собой. Последний этаж никогда не посещался, и мы надеялись, что ланты не додумаются искать нас в самом центре "Лантической Паутины") и пытался меня либо убить, либо вытянуть из меня слово о подпольной организации. И ему удалось меня обезоружить. Нет, ему не удастся так легко взять меня. Я на цыпочках пересек комнату и подошел к гардеробу, где был припрятан чуть ли не целый арсенал холодного оружия (в прошлом - музейные экспонаты). Дверцы беззвучно открыть не удалось. Скрип плохо смазанных петель, и я затаил дыхание. Я повернул голову по направлению к кухне, готовый в любой момент отреагировать на неожиданный поворот событий. Но на кухне было тихо. Наверное, не услышали, - подумал я. Когда я снова повернулся лицом к гардеробу, то увидел торчащий из-за роскошных костюмов ствол антикварного "Калашникова". Тотчас к вискам приставили два точно таких же, но невидимых, и прижали так сильно, что стволы пробили хрупкую черепную кость и встретились где-то между глаз. Вокруг стало темно... Я издал булькающий стон, полный отчаяния. По мере его затихания ствол удалялся все дальше от меня, как поезд в туннеле, пока не скрылся в толще одежды. Я, ничего не понимая, уставился в то место, где только что был автомат. Вдруг оттуда высунулась рука, схватила меня за ворот и потащила внутрь. Я поддался. Меня вволокли в пространство между двумя наслоениями смокингов в темноту, приставили к стене. Я сквозь ткань одежды чувствовал холодный металл средневековых мечей, висящих на стенке. Здесь меня тихо убьют. Ни шума, ни суматохи - чисто и гладко. Я расслабился, чтобы лезвие ножа не встретило сопротивления и не принесло мне лишних страданий... - Тс-с-с! Там кто-то на кухне. Сиди здесь, а я закрою дверцы! Голос был, несомненно, женский. Да, это был голос Ольги! Сладкий, нежный, ласкающий уши. Убаюкивающие ноты ее голоса растворили страх и навеяли воспоминания про тот зимний вечер, впервые проведенный здесь1... Вне Закона... Как это страшно! Всего два слова, два безобидных в отдельности слова, но образующих смертельный симбиоз, сливаясь вместе. Вне Закона! Когда весь мир восстает против тебя, бросает все силы на твое уничтожение. Когда даже маленький комар, крошечный кровопивец, несет в себе капсулу отравленной смеси. И ты даже не подозреваешь, что сидит он сейчас на твоем плече, шее, щеке или ладони. Ты даже не чувствуешь и не можешь почувствовать, как тот вонзает свой смертоносный хоботок. Вне Закона?.. Свет померк, и снова возле меня послышалось беспокойное дыхание Ольги. Опять мы вместе и опять в тех же самых условиях. Сколько раз за этот короткий день, который еще совсем недавно начался, нам приходилось прятаться? Забиваться, подобно мышам, в душные, пропахшие сыростью и падалью уголки. Мы как изгои всего мира, когда нигде нет приюта и единственная надежда - собственные силы. Но они уже на исходе. Сколько еще придется терпеть этот лантический гнет, казни без суда и следствия, этот упорядоченный беспредел? И зачем?.. Кому это нужно?.. Почему мы? - Как он очутился на кухне? - я попытался отвлечься от гнетущих разум вопросов. - Я не слышала, как он вошел, - на одном вздохе выпалила Ольга. - Я слышала лишь звон решетки и в этот момент уже была в шкафу. - Значит, ты от кого-то пряталась? - Нет... то есть, да. Просто находиться здесь было небезопасно. Дядюшка Харрис азбукой Гейнцинга2 передал, что санстанция и полиция проводят в номерах контроль. Я подумала, что мне лучше спрятаться. - И контроль был? - спросил я. - Пока еще нет, но все здание кишит людьми в белых халатах. Скоро доберутся до нас. - Чертовы ланты! Я же испачкал диван всякой дрянью, когда падал из шахты. Они наверняка догадаются, что здесь кто-то есть! - Я сплюнул на висевший подле меня серый пиджак. - Тогда нам стоит... В этот момент электронный замок двери пискнул, оповещая, что гости зашли в дом. Дверь распахнулась, и послышались голоса. - Сколько лет в 2014 номер никого не поселяли? - спросил женский голос. - Ха! Это все высокие чиновники. Им все лень не позволяет поднять свои туши на эдакий "пик Эвереста", - ответил второй, мужской голос, иссушенный сигаретами низкого качества - одной из привилегий Блюстительской касты. Они зашли в прихожую. - Ты погляди, сколько лет эта квартира не мылась, а здесь чисто, как перед праздником, - он замолчал. Молчали и мы, боясь выдать свое присутствие. Но это было безнадежно. - Софа! Черт возьми! Неужели опять канализация потекла в вент-шахту? Да нет, здесь кровь! Свежая! Какого аутэля здесь произошло? Они заметались по всей квартире. Возможно, искали следы. Нет! Это конец! Я мог оставить отпечатки сапог на пути к шкафу. Теперь Закон нас найдет... - Да, здесь кто-то был. Смотри: чьи-то сапоги. Ассенизаторские, все в грязи. Он здесь. Он мог где-то спрятаться. Держи наготове шокер. Теперь наше местоположение точно раскроют. Но хоть найдут они нас не сразу. Слава Богу, мне хватило ума хоть сапоги снять, но спрятать-то их я не додумался. Кто знал, что все так обернется? Хотя чего можно еще ожидать от участи объявленных вне Закона? Каждый маленький комар несет капсулу отравленной смеси... А летает он где-то здесь, в шкафу, прямо над нами. Снижается, понижает скорость для приземления, выдвигает шасси... Ольга побледнела страшно. Это было заметно даже в тусклом свете, который сочился сквозь щели между стенками гардероба. Да, это я ее втянул в эту заваруху, теперь она вне Закона. И по моей вине она теперь погибнет. Такая молодая, красивая, полная сил и энергии. С такими красивыми губами. Губы... Я обнял ее. Она дрожала, как осиновый лист на ветру; как фонарь в трюме маленького корабля во время шторма; как фужер на стойке сверхзвукового пневмопоезда... Я поцеловал ее. Дрожь постепенно унималась, переходя ко мне и растворяясь в моем теле. Здесь было не время и не место для этого, но, если уж посудить, в лантическом строе нет ни времени, ни места для существования. Мы опустились на колени, все еще не разнимая губ... И в этот момент дверца гардероба жалобно скрипнула и отворилась. Через бреши в слоях одежды забрезжил свет, потом они раздвинулись и... ...задвинулись обратно. Дверца хлопнула. Увидели? Нет? Какая теперь, черт возьми, разница? На кухне раздался звон бьющегося стекла, на этот раз, безусловно, разбилось окно. - Он там! Быстро! Нас оставили. Топот ног унесся на кухню. - Он вылез через окно. Вон он - этажом ниже! Скорее, догоним его! Они выбежали из квартиры через парадный вход. Было слышно, как снаружи поднялась суматоха: крики, возгласы, свистки, команды... выстрелы. Пора и нам уносить ноги. Но кто он? Если не агент ГЛОБУСа3, то кто? Наш единомышленник? Кто бы он ни был, парень (или девушка?) спас (или спасла?) наши дешевые жизни. Я приоткрыл дверь и, убедившись, что снаружи никого нет, помог Ольге подняться, и мы побежали к выходу из номера. Коридор нашего этажа был пуст. Отлично. Внизу, на лестничной клетке, стоял человек. Полицейский. Он держал руку на кобуре, но смотрел не в нашу сторону. Мы поспешили выйти из его возможного поля зрения. И тут я вспомнил, что забыл взять оружие. Идти обратно? - Жди здесь, - шепнул я Ольге еле слышно. - Я вернусь за "АК". Она постучала пальцем по виску и, подняв автомат, внушительно потрясла им перед моим лицом. Я еще раз удивился, как ей удается быть настолько sequitors4 в своих действиях. Это был последний этаж, но лестница уходила еще на пол-этажа вверх, упираясь в потолок. Над ней виднелись контуры прямоугольного люка. Снова люк! Сколько их еще сегодня будет. Не исключено, что в ближайшем будущем у меня начнется люкофобия. - Не прикасайся к перилам! - выпалил я, и Ольга отдернула руку от позолоченного поручня. - Нас могут заметить снизу! Если бы я не обосновал первого приказа, она наверняка бы фыркнула и с обиды высадила в меня половину всего нашего запаса патронов. Да, она это может, поскольку с детства не в ладах с законами логики. Ее мнение меняется с частотой три раза в секунду. Разум без умения владеть собой и своим внутренним миром - сокровище плохое. Даже я не смог ее исправить. Правду говорил тот охранник в окопе: из нее вышел бы неплохой лант. Лант на ее месте не медлил бы ни секунды. В конце концов, что мы для них значим? Тягловую силу? А может быть, колышки для поддержки купола большого цирка? Но для них мы уж точно не люди. Мы молодые побеги, обломав которые, ничего не изменишь - на их месте вырастут другие. Ланты всегда найдут, из кого сделать субелей. Если надо, даже из своих единомышленников. Я толкнул рукой крышку люка, но он оказался заперт на электронный замок. Ключ не подошел. Что делать? Будем надеяться, что времени для побега нам будет достаточно. Я выхватил у Ольги из рук автомат, велел ей отойти и закрыть уши. После нажал на спусковой крючок. Автомат ожил, силясь выпрыгнуть из моих рук. Грохот чуть не разорвал барабанные перепонки, отразившись от стен и потолка. Полетели искры, и люк, подпрыгнув, упал на пол, звеня и дребезжа. Внизу тотчас отреагировали на поднятый нами шум. Тяжелые ботинки загрохотали по лестнице. Когда я потянулся к люку, Ольга уже исчезла в его проеме. Повесив "Калашникова" на плечо, я подтянулся, сделал подъем-переворот и очутился на крыше. Весенний ветер разметал волосы на моей голове. Вдогонку мне была пущена пуля, но она меня не настигла; я уже подбегал к краю здания. Ольга застыла в нерешительности и смотрела вниз. Там, под нами, было ни больше, ни меньше - семьдесят с лишним метров, а внизу по узенькой дорожке ползли крошечные пятна. Главное - не потерять равновесия сознания сейчас, потом его черпать будет неоткуда. Сзади прогремел еще один выстрел, но это было прежде, чем я услышал, как в миллиметре от моей головы просвистела пуля. Я обернулся и снова нажал на курок. Пули распотрошили двух полицейских, а их изуродованные тела упали точно в люк. В который раз я преступил Закон? Какая разница! Достаточно сделать это один раз, и ты - покойник. Но я пока еще жив. Я осмотрел крышу. От одного столба шел толстый провод к соседнему зданию, которое было ниже нашего не меньше чем метров на пятнадцать. Сразу под проводом находилась пожарная лестница. Идеальный вариант для побега. - Обними меня покрепче. От того, как сильно ты меня любишь, будет зависеть твоя жизнь, - сказал я Ольге, становясь под проводом и поднимая свой "АК" над головой. - Будем надеяться, что этот кабель не высоковольтный. Я перекинул автомат через провод и сжал руками его края. У меня перехватило дыхание - так крепко меня обняла Ольга. Да, жить ей хотелось. А мне хотелось, чтоб она жила. Я оттолкнулся. Сначала мы медленно скользили, колыхаясь на изогнувшемся под нашим весом кабеле. Я думал, что это будет легче. Руки начали в прямом смысле отрываться, не выдерживая веса двух человек. Ольга пронзительно закричала. Да, пожалуй, это стоило бы сделать и мне, но вместо этого я изо всей силы сжал зубы и кулаки. Мы стремительно набирали скорость. Пожалуй, даже слишком стремительно. Если мы и дальше будем продолжать двигаться с таким ускорением, то очень хорошо впишемся в стену соседнего дома. Получится неплохая мозаика, под которой было бы уместно написать: "В память о двух умалишенных субелях". Руки начинали трещать по швам. На запястье открылась утренняя рана, боль пульсировала в ней. Мне неожиданно захотелось отпустить автомат, но когда я представил, что мы сорвемся с кабеля и полетим вниз с ускорением 9,81 метров в секунду в квадрате, я еще крепче вцепился в спасительный кусок металла, который уже успел разогреться и жег руки. Стена была совсем близко. Нет, если прикинуть, мы летели прямо на перила пожарной лестницы. Если сейчас ничего не предпринять, то через решетку пройдет только наш фарш. Я попытался перекричать грохот выстрелов. доносившихся позади: - Ноги! Выставь ноги! Нет-нет! Подожми их! Я поднял ноги на прямой угол, и мы с огромной скоростью влетели в решетку. Она сорвалась с пайки, тем самым затормозив наше движение. Я наконец отпустил одну руку, и мы упали на стальные прутья. У меня перехватило дыхание, сердце бешено рвалось из груди. Ну и полет! А, хотя, неплохо. Стоит попробовать повторить как-нибудь на досуге. - Ты в порядке? - спросил я у Ольги. - Что с ногой? Она сидела, обхватив колено руками и положив на него голову. - Об решетку... - сказала она в промежутке между стонами. Я ощупал ее колено: оно вздулось, но перелома не было - так сказал анализатор рубцевателя. Потом он сделал укол обезболивающего. Боль частично унялась. - Смотри, - воскликнула Ольга, показывая вниз. - Дядюшка приехал за нами. На дороге у обочины затормозил трейлер с синей полосой вдоль фургона. - Будем надеяться, что это он. Зуммер. Значит, это Харрис. - Шендс! Они едут к нам! Полицейские отважились повторить наш трюк. Трое на дубинках-шокерах неслись прямо на нас. Я вскинул автомат, направил его ствол точно на блюстителей Закона и нажал спусковой крючок. Полицейские потеряли контакт с кабелем и полетели вниз. Но ощутить красоту полета они так и не успели, ибо умерли, когда пули "АК" поразили их. Несколько глухих ударов, и все трое распластались на асфальте. Внизу началась суматоха. Нам самое время было уносить ноги. Мы на максимально возможной скорости спустились по пожарной лестнице, расстреляли нескольких полицейских, пытавшихся преградить нам путь, и вскочили в фургон трейлера. Грузовик уже отъехал, когда я только одной ногой ступил на борт. Нам вслед все еще летели пули, но теперь мы были в сравнительной безопасности. Я усадил Ольгу в кресло, включил массажёр, встроенный в него, и еще раз приложил рубцеватель. Пока он делал свое дело, я полностью переключился на осмотр своих ран. Запястье левой руки выглядело просто ужасно: разорванные мышцы, сосуды, клочья кожи, утренние швы; все перепачкано кровью, в глубине розовеет кость. Я приложил рубцеватель к ране. На экране загорелось: "Опасное ранение! Требуется срочное нейрохирургическое вмешательство на высшем уровне. Повреждение нервных волокон и кровеносных магистралей". Сообщение не обнадеживало. Я нажал кнопку "Лечение". На экране высветилось: "Лечение в кустарных условиях опасно. Риск потерять конечность 3:1. Готовы?" Я повторил команду, и аппарат обхватил мою руку жгутами. Я почувствовал укол - обезболивающее. Рука онемела, и рубцеватель начал работать. На сверхтонкий экран выводилась съемка процесса лечения, я не стал смотреть, потому что знал, что меня стошнит. Я посмотрел на Ольгу: она лежала в кресле, закрыв глаза. Пусть передохнет. А мне надо решить, что делать дальше. Под тихий щебет рубцевателя я прошел через фургон и по узкому перешейку попал в кабину. Дядюшка Харрис сосредоточился над приборами и рулем. Он не повернулся, когда я громко захлопнул дверь. - Право или лево руля, капитан? - спросил он, то ли ожидая совета, то ли пытаясь уличить меня в моей дурацкой затее. - Вы теперь тоже вне?.. - спросил я. Он покачал головой. Я только мог ему посочувствовать. - Сзади сильная погоня? - спросил я после паузы. - Как видишь... - он присвистнул и кивнул на зеркало. В нем было видно, как около десятка полицейских машин нагоняло нас, мелькая голубыми огоньками, едва заметными в дневном свете. Они пытались нас настичь, но раскрытая поперек дороги перекладина на конце трейлера не давала им выйти с нами на один уровень. - Хорошо это Вы придумали, балку им поперек горла, - попытался я поднять Дядюшке настроение. - Да так - ничего особенного. Пусть причисляют меня к "сеятелям" субелитизма. Я могу еще и полив включить. Вот им будет мокро! - голос его зазвучал слишком мажорно на фоне создавшейся ситуации. Он щелкнул тумблером, и машины окатило туманом распыленной воды. Несколько из них потеряли управление и съехали с дороги. Харрис внезапно стал серьезен, в голосе его угадывалась безвыходность нашего положения: - Куда теперь? "Прочь от Солнца", - подумал я про себя, но вслух сказал: - Надо затеряться в толпе. Кати к Лантизм Маунтэн. Сегодня там должно быть много туристов. Это было огромным достоянием - родиться в городе Эйнштейнград. Всего в трех милях от Внешней черты города росла легендарная скала - Лантизм Маунтэн. На ней были высечены лица трех "великих" людей, которые положили начало и утвердили лантический строй: Сергиус Шипкин, Асат Мухинду и Ричард Скотт. Каждый житель Земли должен был хоть раз посетить Лантизм Маунтэн и поцеловать священное лицо духа Таланта, единственного и праведного бога. Лицом было изображение, вытесанное в скале силами природы. Ветер, солнце и вода вырисовали в скале лицо - лицо "четырех стихий". Дух Таланта стал пятой стихией, сумевшей подчинить остальные четыре и использовать в своих целях. Лицо застыло в раздумье: глаза затянуты поволокой, рот полуоткрыт. Каждый, кто подходил к изваянию духа Таланта, бросал в полураскрытый рот деньги или какую-то ценную вещь. Причем каждый старался бросить как можно больше, чтобы дух Таланта проснулся в нем. Вот уже полсотни лет, как миллиарды и миллиарды ценностей попадают в рот и поглощаются "огненными недрами" - Чревом Духа. Именно так говорят ланты. Но никто не знает, куда по-настоящему пропадают деньги, ибо никто, даже лантимператор, не имел права посягнуть на святыню. Но если деньги анимическим5 Чревом не поглощаются, то они, несомненно, скапливаются. Где? Но я не ставил перед собой цель искать сокровища, тем более спасти нам обоим жизни было важнее, чем горы золота. Вслед нам сыпались рои пуль, а впереди белой полосой летела автострада. Погоня никак не могла развернуться в масштабе, а пули против этакой махины, как наша, - как комары для динозавра. Скалы Лантизм Маунтэн медленно надвигались на нас. Впереди, изгибаясь металлическим блеском в лучах солнца, вспыхнули гексотитановые рельсы. Скоро мы совсем оторвемся от погони, а дальше уже сможем найти способ, как спастись. Мы выехали на территорию "вступительной секции". Харрис нажал на кнопку. Рельсовые колеса опустились со дна трейлера и стали на рельсы. Теперь мы двигались не на четырех парах, а на десятке пар колес. Со следующим нажатием кнопки дорожные колеса подогнулись, и мы превратились в маленький поезд. "Вступительная секция" кончилась, и у меня перехватило дыхание. Мы парили над пропастью. На полкилометра между нами и поверхностью моря простиралась прозрачная пустота. Волны разбивались в белые бугры, сталкиваясь с ровной отвесной скалой, которая высилась, врастая в небо, слева от нас. Не было ни столбов, ни перемычек, ни тросов, - одни рельсы, уносившиеся на три километра вперед. Гексотитан - металл струнной структуры, практически не поддающийся пластической деформации - обладал чрезвычайной прочностью и мог выдержать на себе огромную тяжесть. Такие рельсы можно было встретить всего в семи частях света. Их предназначением было зрелище. Создавалось впечатление полета над вечностью, над безбрежным морем и величественными скалами, над духом Таланта... Шумело море, пел ветер. Вот что чувствует птица, паря над всей этой красотой, теряясь в удушающих свежестью потоках воздуха, кувыркаясь в порывах ветра. Чем дальше мы двигались, тем громче пел этот невообразимый хор. Звуки оживали, принимая облик божественных фигур... Шум, ошибочно принятый мной за грохот волн, усилился. Перед нами, прямо перед нами опустился гравилет. Он летел задом наперед, гулко грохоча магнитными силовиками. Мы встретились лицом к лицу: я и Дядюшка, и пилот со стрелком. Холодные глаза стрелка говорили только одно. Я успел пригнуться. Но Дядюшка не успел. Мощная пулеметная очередь прошлась по стеклу, разбив его вдребезги, и задела голову Харриса. Пули прошили его, размозжив череп. Он так и не успел осознать, что умер. ...Что так просто умер наш самый близкий человек. Человек, который вырастил меня и Ольгу; заменивший нам родителей, которые погибли во время трагической аварии на Гендвилльском пароме; человек, не сделавший в этом мире ничего плохого. Человек, который был единственным человеком среди этого стада, шестимиллиардного стада скота... К горлу подступил привкус крови и слез. Кровь и слезы - чего еще можно ждать от этой "жизни". Я всхлипнул. Во мне проснулась месть. Месть безжалостным убийцам, беззаботным "золотым" лантам, месть Солнцу. За то, что породило нас, породило наше общество, породило лантов... Я вскинул автомат - патроны еще были, хотя и немного, - вскочил и снова оказался лицом к лицу с пилотом и стрелком. Теперь мы поменялись местами: я стал палачом, а они жертвами. На их лицах отразилось то же удивление, что минуту назад играло на наших лицах, но я был суров, как они. Я изо всей силы согнул указательный палец и не отпускал до тех пор, пока автомат не умер. Но этих выстрелов хватило на то, чтобы оба захлебнулись в собственной крови. Гравилет потерял управление, его повело, и он полетел в пропасть. Я проводил его ненавидящим взглядом и не успокоился, пока тот не укрылся от меня в водах моря. Я еще раз взглянул на Дядюшку и еще раз всхлипнул. Теперь мы остались действительно одни против всего мира. Я перенес свой взгляд на "дорогу". Трейлер прошел уже треть рельсового пути, а на том конце нас, безусловно, ждут. Пора действовать. Я отстегнул от пояса самодельный детонатор, сконструированный по схемам из революционных архивов, и установил таймер на пять минут. Через пять минут в двигателе произойдут химические процессы, в сущность которых не посвящен даже я. Лантум6 распадется и выработает при распаде 200000 В. Этого напряжения хватит, чтобы рассоединить компоненты в струнной кристаллической решетке гексотитана, тем самым уничтожив рельсы. Теоретически они должны рассыпаться в пыль, но это лишь мои домыслы. Я изначально приготовил детонатор для вывода из строя Контрольного шаттла, подключив его к системе блокирования стыковочного шлюза, но раз уж прорваться на корабль нам не удалось, то эта самодельная штуковина будет очень кстати здесь. На руке все еще чирикал рубцеватель. Я не спешил его снимать, пока он не сделает свое дело, ибо боялся его предсказания. Я прошел по перешейку в фургон. Ольга лежала возле кресла, вжавшись в пол. Она рыдала. Я поднял ее, но вместо того, чтобы успокоить, сказал: - Меньше, чем через пять минут, здесь все взлетит на воздух. А про себя добавил: "И унесется прочь от Солнца." Я знал, определение "взлетит на воздух" не совсем подходило к тому, что здесь в скором времени произойдет, но чтобы расшевелить девушку, надо было употребить наиболее громкое выражение. Я достал из шифоньера маленькую катушку с четырехсотметровой мономолекулярной нитью, обладающей прочностью молекулы. Катушка была бы пуста, если бы не два трехдюймовых зажима. Нити не было видно, но я знал, что она здесь, и мы благодаря ей выживем. Главное - только не попасться ей на пути, иначе нить пройдет сквозь тебя и разделит на две части, гладко и точно, как горячий нож кусочек масла. Мы надели страховочные пояса с амортизаторами для высотных работ, связали их между собой тросом, а к тросу пристегнули зажим. Я открыл люк в дне трейлера (клянусь, больше ни одного люка в жизни не открою!) и прищурил глаза. Хоть я и никогда не летал на летательных аппаратах, вроде гравилета, но мог сейчас себе представить, что чувствует парашютист, которому впервые предстоит прыгнуть в неизвестность, гадая, раскроется парашют или нет. Море внизу было живое. Оно вытягивало из меня дух, пытаясь лишить меня воли и сбросить вниз. Я старался не смотреть на бушующую биомассу, но это было трудно. Наконец я представил, что внизу не пятьсот, а пятьдесят метров - это очень помогло и опустился в проем люка, перебирая руками по ремонтным прутьям, как по турнику. Я болтался на ветру, как несмышленый парус, держась за трейлер всего двумя руками. Рубцеватель мешал. Хотелось отпустить левую руку, но сделай я это - вторая меня не удержит. Да и чего бояться? Внизу всего пятьдесят метров... Только внезапное осознание, что расстояние до воды в десять раз больше, не позволило мне разжать руки. Я крикнул Ольге: - Бросай! И она бросила крюк на рельсы. Если бы она промазала, то мы погибли бы вместе с трейлером. Но она попала. Замок зажима щелкнул, почувствовав в своей хватке металл. Грузовик подпрыгнул - крюк попал под заднюю пару колес. Теперь он скрежетал позади машины. - Пора! - крикнул я, силясь перекричать шум ветра. Ольга с душераздирающим криком прыгнула. Я этого не видел - лишь почувствовал. Почувствовал, как меня потянула вниз неведомая сила. Я сначала пытался ей сопротивляться, но сила разжала пальцы и отбросила от грузовика. Это было даже лучше, чем лететь с одного дома на другой. Я не мог вдохнуть воздух - мои легкие прилипли к грудной клетке, щеки размазались по черепу, желудок обвил хребет. Одежда на мне рвалась во все стороны под действием неведомой силы, именуемой силой тяжести. Вода приближалась так стремительно, что я на миг ощутил себя пушечным ядром, которое вот-вот должно пробить большую брешь в ней. Нет, я артиллерийский снаряд, который обязан проделать такую прорубь во льду лантического строя, через которую смогут прорваться на волю все обездоленные субели. Как это сделать, я не знал, но знал, что в этом мое предназначение. И вдруг меня охватило сомнение. А стоит ли? Не лучше ли лететь, как птица, высоко-высоко, и, опалив крылья, рухнуть на острые камни? Теперь я знал, что, в конце концов, упаду, и теперь вопрос стоял так: "Упаду как?" Моя рука пробежала по тросу. Я нащупал пряжку, надавил на штекер, чтобы ощутить полет до самого конца... но нить натянулась на всю длину, и меня рвануло резкой переменой давления. Это было похоже на удар о стену. Если бы не амортизаторы на поясах, нам бы легко переломало позвоночник, поскольку нить - сложная молекула - не обладает свойством упругой деформации, что позволяет ей поднимать в небо непосильные ноши. Рядом простонала Ольга. Нет, я должен спасти это дитя, которое по моей вине оказалось вне Закона. Если у меня нет чувства вины за свою жизнь, то я должен позаботиться о жизни Ольги. Мы по инерции продолжали катиться по рельсам, не видя той силы, которая несла нас. Мы летели над поверхностью моря на расстоянии сотни метров, волчком вертясь вокруг своей оси. Трудно было сконцентрировать свое внимание на чем-то - все вокруг крутилось , сливаясь в разноцветную ленту. Сверху раздался скрежет, и две машины, слетев с рельсов, упали в море, окатив нас мелкими холодными каплями. Вероятно, гнавшиеся за нами полицейские машины - по крайней мере, две из них - наскочили колесом на крюк и сорвались с рельсов. Мы постепенно замедляли скорость "полета" над морем, вращаясь то в одну сторону, то в другую. Теперь скорость вращения немного замедлилась, и местность вокруг нас можно было разглядеть. Море постепенно стало пропускать сквозь свою толщу маленькие островки, те встречались все чаще, увеличивались в размерах, пока не слились в единое плато. Рельеф плато постепенно повышался, а мы постепенно замедляли свой бег. Вскоре мы совсем остановились, хотя до земли оставалось еще с полсотни метров. Когда центробежная сила нас медленно развернула к Лантизм Маунтэн. ослепительно блеснула молния. Послышался скрежет, и нас потащило вперед. Все-таки гексотитан не был стоек к высокому напряжению. Хоть рельс и выдерживал огромные массы, выдержать пять километров тяжелейшего металла оказалось для него непосильной задачей. Рельсы изогнулись, как ветка параболы, и мы, подобно шарику по наклонной плоскости, покатились вперед. Впереди (или сзади, сбоку? Этого я не мог точно определить) прогремело несколько ударов. Это трейлер и полицейские машины "сошли с колеи". Мы медленно теряли высоту, постепенно приближаясь к "точке посадки". В конце концов мы коснулись ногами земли, и я отцепил пряжку. Мы упали на землю и прокатились кубарем еще метров пять. От множества ушибов я чувствовал себя скверно, но знал: Ольге досталось не меньше. Мы спустились на туристическую тропу и побежали в сторону Лантизм Маунтэн, миновав облако пыли - останки машин-поездов. Упав на землю, они оставили только серое облако - взрывоопасных материалов в автомобилях с двигателями на основе ядерного синтеза не было. Дальше мы встретились с нависшими над нашими головами рельсами - почти полное отсутствие пластической деформации не позволило им коснуться земли, и они нагнулись всего на двести метров. Почти полкилометра рельсов отсутствовало, съеденное электричеством. Мы продолжали бежать по сероватому порошку, остатку гексотитановой дороги. Даже здесь было слышно, как среди туристов поднялась паника. Все визжали, толкались, пытались занять безопасные места, которых даже не существовало. Надо слиться с ними, чтобы не быть замеченными. Так мы и сделали. Добравшись к легендарному подножию Лантизм Маунтэн, мы нырнули в толпу, пропихиваясь сквозь сутолоку и стремясь походить на остальных. Потом мы наткнулись на группу полицейских. Наши взгляды встретились всего на мгновенье, после чего мы вышли из их поля зрения. Но не успело пройти и десяти секунд, как позади раздался писк блюмвибратора7 и несколько выстрелов в воздух. Нас снова заметили. Может быть, мы и числились мертвыми после падения с трейлера, но недолго - мы снова "воскресли". А куда бежать теперь? Разве существует место на земле, где можно укрыться от Закона?.. ...И мы направились к морю. Я бежал в сторону брезжившей вдали синей ленты. Она росла, становилась шире и объяла половину обзора, когда я резко затормозил перед отвесным обрывом. Мелкие камушки, кувыркаясь, полетели вниз. А сзади гремели выстрелы. Я взглянул на Ольгу. Она смотрела прямо мне в глаза как-то странно; невообразимо невинно и... В ее голубых, как глубочайшая неизвестность, глазах трепетала просьба. Впервые за все годы, проведенные нами вместе, я понял ее мысли, понял мудреный ход ее ума, отличного от других умов. Да, я согласен, она мыслила против всех законов логики, но, огибая эти барьеры, она строила свою совершенную и безукоризненную логику. Я не знал, в чем состоит ее просьба, но она просто не могла быть нелепа. И мое разрешение так же странно отразилось в глазах. Ольга прыгнула. Я, затаив дыхание, наблюдал за ее полетом. Она парила, как ястреб бросается с высоты птичьего полета на степного зверька, а потом, сомкнув перед собой руки, рассекла воду. Вошла в нее, как нагретая игла в восковую фигурку. Да, у нее это получилось прекрасно. Вода - ее стихия. Я не был уверен, что смогу повторить прыжок, но я вспомнил просьбу (но, скажем для протокола, больше мне помогли пули, летящие мне в спину, но так и не достигшие своей цели). Я оттолкнулся, что было силы, и полетел. Это была последняя стадия полета - полет с приземлением. Я перенес центр тяжести своего тела на голову, стараясь оторваться как можно дальше от скалы, соединил руки. Я испытывал это невообразимое чувство птицы всего пятьдесят метров. А потом проткнул холодную морскую воду. Дыхание перехватило, и я поспешил вынырнуть. Глотая ртом воздух, я увидел лицо Ольги, размытое от воды в моих глазах, но достаточно четкое, чтобы можно было разглядеть улыбку, играющую ее губами. - Спасибо... - поблагодарила она меня. Пули ворвались в покрывало воды, разорвав его холодные нити. Потом мы нырнули под воду. Зачем? Почему? Что мы стремились там найти? От чего скрыться? Погибнуть? Но погибнуть вдали от солнечных лучей, укрывшись прочь от Солнца, - это и было просьбой! А я был человеком чести. Раз уж так решила Ольга, та, ради которой я еще лелеял свою жизнь, мне оставалось проводить ее до конца. Мы плыли вниз около четырех метров, пока Ольга не исчезла под рубцом скалы. Когда я тоже скрылся за рубцом, то обнаружил, что скалы впереди исчезли. Базальт образовывал купол, под сводом которого была только вода. Впереди все терялось в темноте. Там мы и умрем. Над нами полз исполин, массой в миллиарды тонн, который рос здесь не один миллион лет. Свет сюда почти не проникал. Но "почти" - это не "совсем". И мы плыли к полному мраку. Вдруг Ольга изогнулась и выпустила пузыри воздуха. Ее ранили в плечо. Кровь, клубясь бурым облаком, выплывала из раны. Полицейский, облаченный в водолазный костюм, плыл за нами, стреляя из шершавкомета. Я подплыл к Ольге, поцеловал ее, передавая воздух, и выдернул шершавку. Она изогнулась от боли, попыталась вырваться, но я еще несколько секунд не разнимал губ, пока не прошла нервная индукция. Я взял ее за руку, и мы вместе поплыли к монолитной скале, к тупику этой жизни. Водолаз включил фонарь, и его свет выхватил из тьмы дьяволов. В контражуре фонаря их силуэты выглядели ужасно зловеще. Акулы жаждали крови. Они направлялись к нам, поглощая оставленные нами бурые клубы. Воздух сгорел в легких, в глазах потемнело, нас инстинктивно влекло наверх. Купол базальта все больше повышался, мы плыли под самой его поверхностью, пока не увидели в монолите скалы себя. Зеркало? Дух Таланта! Неужели он предстал перед нами? Значит, его существование - не выдумка лантов?! Я протянул руку к своему отражению. Оно тоже потянулось ко мне, разбилось и заколыхалось волнами. Я неожиданно все понял. Рука Ольги ослабла в моей, но я помог ей пройти сквозь живое зеркало и исчез в нем сам. Акула жадно оскалилась, жалея о потере обеда, и развернулась. Позади ее ждал не менее лакомый кусочек. Чудом избегая кометами проносящихся мимо пуль, она добралась до полицейского. Разинула зубастую пасть, рванула мясо и... Второй водолаз не увидел ничего, кроме тучи крови и расшматованного мяса, и сделал вывод: все трое стали жертвами морских демонов. Но это было не совсем так. Мы спокойно сидели в подводной пещере (на самом деле она находилась над уровнем моря, просто вход был под водой), пытаясь отдышаться от беспрерывного бега в надежде спастись. Сколько всего свалилось на голову двух юных субелей за один короткий день. Ольге было шестнадцать, мне немногим больше. Но все-таки первый бой мы выиграли. Что будет потом? Да, действительно, что будет потом? Рубцеватель на моей руке сообщил, что операция прошла на 96% успешно, максимально приближенно к стационарным условиям. Я приложил ценнейший, который уже раз спасавший нам жизни, аппарат Ольге на плечо. Он выпустил жгуты и начал работать. - И что мы будем делать теперь? - спросила девушка. Она повторила мой немой вопрос, и я попытался быть как можно ближе к истине, но при этом не сильно обнадеживать: - Это зависит от того, где мы находимся, - сказал я, доставая фонарь. - Не надо! Только не свет. Я не могу больше смотреть на свет, в котором одинаковые люди могут чем-то разниться друг от друга. - Я всего на одно мгновение. Тонкий луч вырвался из фонаря, но запылала вся пещера, отразившись в миллионах и миллионах золотых, серебряных монет, в жемчугах, брильянтах, пластиковых карточках и голографических кредитах. Пещера с тридцатиметровым сводом потолка была полностью завалена драгоценностями. Это было невероятно. - От... откуда все это? - спросила Ольга дрожащим голосом. - Ненасытный рот духа Таланта. А это его чрево. Считай, что дух в нас проснулся. Все люди планеты на протяжении половины века собирали это для нас. Представь себе! Вот наш билет на колонии! - я подбежал к Олимпу из неимоверных ценностей, взрыхлил подножие руками. Я засмеялся. Я впервые смеялся от счастья... - Нет!!! - вдруг запротестовала Ольга. - Я не полечу ни на какие колонии, пока не освобожу всех субелей! Мы ведь теперь это можем, Шендс. Можем... - Мы ничего не можем, - сказал я холодно, неожиданно понимая всю безнадежность наших затей. Ольга не поверила своим ушам. - Но за эти деньги мы можем купить целую планету, целый мир! Населить его самыми талантливыми субелями и... Фонарь потух. - Что "и..."? - Если что, возьмем в помощь нескольких аутелей или лантов. - В помощь? А может быть, в рабство? Шестьдесят лет назад ланты взяли в помощь субелей, а через десять лет те стали их рабами. Природу обмануть нельзя. Она сама знает, кого делать лантом, кого субелем, а кого аутэлем. А мы пытаемся сделать это сами. Что толку, что мы поменяем лантический строй на субелистический? Суть останется все та же. Понимаешь, мы ничего не можем изменить. Это вечный порок человечества. - Неправда! - вновь возразила Ольга. - Любой порок можно исправить. - Любой, но не вечный, - я помолчал. - Я понял смысл того сна. Я пытался выбраться из бесконечности, но бесконечность не имеет конца. Понимаешь? Но Ольга не понимала. Ее глаза приняли глупое выражение, совсем не похожее на то, что было тогда на вершине скалы перед прыжком. Она вновь поменяла свой внутренний мир. - Я скажу тебе то, что знаю только я, - проговорил я на выдохе. - Когда я был маленький, то любил читать написанное на листах бумаги, в которую заворачивали рыбу в старом подпольном магазине. Однажды мне попался странный листок - его покрывали красивые узоры, а в центре было всего две строки. Я прочел их и разорвал лист в клочья. Всю жизнь я не был согласен с этими строками. Но только сегодня я понял их истинный смысл. Там было написано: "ЕСЛИ НЕ ПРЕВОЗНОСИТЬ ТАЛАНТОВ, ТО ЛЮДИ НЕ БУДУТ И СОПЕРНИЧАТЬ".8 Это правда. Мы и есть порок. Ты и я. Наконец она поверила. Я понял это по ее глазам. Она молчала, обдумывая мои слова. - Тогда какой у нас выход? - наконец спросила она. - Бежать. Купить корабль и бежать. Найти пригодную для жизни планету. Родить, вырастить детей и жить долго и счастливо. - Но наши дети, в конце концов, породят общество. И ими тоже овладеет порок. И они, в конце концов, разделятся на тех же лантов и субелей. Это замкнутый круг, Шендс. Да, наша жизнь - замкнутый круг, - понял я, - а круг, как известно, не имеет ни начала, ни конца. Значит, мы вообще не живем? Тогда чем был сегодняшний день? Чем были эти жертвы, полеты и падения, проигрыши и победы? Ради чего все это? Ради кого? Немой вопрос повис в сырой темноте. Молчал я, молчала Ольга. Мне казалось, что ответ где-то рядом. Где-то совсем близко. Его нашептывал мне дух Таланта. Да, именно он! И я прислушался...