Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 176
Ирина Николаевна Кнорринг
И всё, что нам еще осталось
Всё, чем душа еще жива, —
Слова, обидные, как старость,
Как жизнь, жестокие слова,
О том, что не нашли мы рая,
О том, что преданы в борьбе,
О том, что стыдно погибаем
От горькой жалости к себе.
«В этих комнатах я вечерами…»
В этих комнатах я вечерами
Не люблю оставаться одна.
В окна мёртвыми смотрят глазами
Темнота — пустота — тишина.
И сплетаются мысли ночные
О пустой и бескрылой судьбе.
И мне кажется, что домовые
Шевелятся в каминной трубе.
Я пугаюсь бесшумных видений
И темнеющих выступов стен,
И тревожно отпрянувшей тени
У моих неподвижных колен.
Всё мне чудится шорох невнятный,
Будто кто-то стоит у дверей.
А за окнами тусклые пятна
Неживых городских фонарей.
Я одна в полутёмной квартире,
И мне кажется в призрачной мгле,
Что одна я в покинутом мире
На усталой и грустной земле.
«В этих комнатах я вечерами…»
Проходили года за большими, как волны, годами
В окнах девичьей спальни покорно погасли огни.
Призрак лёгкого счастья растаял с наивными снами
И тяжелая радость наполнила трудные дни.
Я уже не найду той скамейки под синей сиренью,
Ни весеннего леса, ни светлых внимательных глаз.
Но не знаю, зачем, отчего, — по чьему наущенью
Я в Страстную Субботу всегда вспоминаю о Вас.
«О том, что жизнь нехороша…»
О том, что жизнь нехороша
И горько старится душа;
О том, что средь пустой возни
Проходят медленные дни;
О том, что быть всегда больной;
О том, что быть всегда чужой;
О том, что столько длинных лет
В холодном доме смеха нет…
— А всё-таки ещё жива
В лесу весенняя трава,
И около седых домов
Каштаны зацветают вновь.
И чудится благая весть,
Что где-то в мире счастье есть.
И, может быть, еще оно
Не мне, так сыну суждено.
«Мне приснился опять ряд больничных кроватей…»
Мне приснился опять ряд больничных кроватей
И на башне большие часы.
Безнадёжная боль о последней утрате,
И навеки оставленный сын.
Где-то жизнь волновалась, томила, шумела,
Только стала жестокой, чужой.
И сиделка в халате безжизненно-белом
Приносила мне вечный покой.
Не боюсь я тупой, одинокой кончины
(Ведь и жизнь веселей не была)
Только мысль о беспомощном брошенном сыне…
Только… И я всю ночь не спала.
Всё смотрела на пухлые детские губы,
Суеверно крестила кровать.
Нет, сейчас, в этой жизни, и стыдной и грубой,
Не хочу, не могу умирать.
«Так или иначе, а жизнь ушла…»
Так или иначе, а жизнь ушла.
Так или иначе, мы постарели.
Дневные, торопливые дела
Нас отвлекли от самой главной цели.
А, может быть, и не было её?
А, может быть, — всё миф и наважденье, —
Всё это бессловесное круженье,
Всё это жалобное бытиё?
Так или иначе… В годах глухих
Мы сами стали сдержанней и строже.
Уже нам стали не нужны стихи,
Уже любить мы разучились тоже.
И стала жизнь трагически-тиха.
И только разум сетует порою,
Что не было ещё грешней греха,
Чем примиренье с горькою судьбою.
