Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 122
Ирина Николаевна Кнорринг
Встревоженной, влюблённой и любимой.
Как мало надо: власти над собой
Жестокого и сильного чего-то.
И в тесный, узкий, глупый мир порой
Врываются трагические ноты.
Так нарастает роковое. Так
Подходит то, чего нельзя поправить.
Ведь сердце захлестнула пустота,
А даль весенняя светла ведь?
Вот почему и горечь на губах,
И тёмная дорога за плечами.
О, женщина, о, тихая раба,
Сосуд нечеловеческой печали!
«Прежде тоска была…»
Прежде тоска была,
Стала потом чуждою.
Так сирень цвела
В прошлом году весною.
Тихо твержу — прости.
Прошлой весне? — Не знаю.
Ветер сухой свистит
На остановке трамвая.
Хочется что-то сказать,
Хочется в чём-то открыться.
О, как близки глаза,
И как далёки лица!
В новом прошла новизна —
Странная мысль о чуде.
И так привычно знать,
Что ничего не будет.
«Целый день я наряжаю кукол…»
Целый день я наряжаю кукол,
И без дум за часом бьётся час.
Вечером — люблю любить науку,
А ночами думаю о вас.
И по улицам, по грязи липкой,
В коридорах гулкого метро
Прохожу с неискренней улыбкой,
Как мои печальные Пьеро.
Стала боль рассеянней и тише,
Жизнь взяла, швырнула, понесла…
Острый дождь опять стучит по крыше,
Капает с оконного стекла.
Прогляжу конспект вчерашних лекций,
Загляну в потрёпанный словарь…
А ночами глухо ропщет сердце
На мои упрямые слова.
«Что мне мешает броситься в окно…»
Что мне мешает броситься в окно —
Обидеть друга — выбросить билеты…
На улице безлюдно и темно,
В тумане фонари мигают где-то.
Впились в туман молящие глаза —
Теперь никто не видит их печали.
Мне хочется кому-то рассказать
О нежности, накопленной молчаньем..
Напрасно говорят, что я отдам
Всё за любовь, которая дурманит,
Ведь я не забываю никогда
Обидных слов, ошибок, невниманья.
А, может, правда, что хочу зажечь
В себе я тихую, как сон, истому,
И в подсознательном желанье встреч
Иду по улицам, давно знакомым.
Кто знает — вдруг все чувства и слова
Поднимутся неудержимо стаей,
И выйдет так, что расскажу я вам
О том, чего ещё сама не знаю.
Донна-Анна. Этюд («В саду цвели высокие каштаны…»)
В саду цвели высокие каштаны
И веяла зелёная весна.
В своём саду томилась Донна-Анна,
Молчала у раскрытого окна…
И наклоняя низко профиль тонкий,
С улыбкою печального лица,
Она ласкала локоны ребёнка,
Не знавшего далёкого отца.
А по ночам, когда душа устанет,
Под душным пологом ей снились сны
О кораблях на тёмном океане,
О женщинах, прекраснее весны.
И годы шли. И проходили сроки.
Стонало море. Падала гроза.
И так же всё таинственно глубоки,
Как у еврейки, грустные глаза.
А вечером к ней тихо шёл прохожий.
Пусть он другой — не всё ли ей равно?
В глазах мужчин всегда одно и то же,
Пьянящее, как старое вино.
И по ночам, в назойливом дурмане,
Под тихий шум его влюблённых фраз,
Ей снились корабли на океане
И женщины с ревнивым блеском глаз.
И на кремнистом дне, в измятом платье,
Она — с лицом, забрызганным, в крови,
Не вынесшая душного проклятья
Своей огромной, давящей любви.
