Читать «Еще раз» онлайн - страница 4
Евгений Юрьевич Сыч
С тех пор как Марьюшку бросил Козлов, она часто болела, и тогда со временем вовсе творились нелады. Профессиональные болезни экскурсоводов – расширение вен на ногах и простуды. Никто как-то не задумывается о том, что атмосфера в выставочных залах для людей не самая здоровая. Полы каменные, ледяные – каково прохаживаться по ним в туфельках: «Посмотрите направо, посмотрите налево…» Кругом – бетон и стекло, в щели дует. Одно дело зайти сюда на полчасика, чтобы познакомиться с новой экспозицией, если вдруг весь город гудит, что выставили (и до сих пор ни разу не выставляли) рисунки Владимира Лебедева из частного собрания. Другое дело – работать в этом промерзлом аквариуме, где кое-как согреться можно только в конурке рядом с пустующим обычно кабинетом директора: там вахтерши включали тайком от пожарников обогреватели и кипятили чай в помятом старом самоваре.
Заболев, Марьюшка сидела у себя в квартирке тихо-тихо, как мышь в норе. Закутывалась во все шерстяное и становилась похожа на озябшую зверюшку. Пила травки и настоечки. Нет ничего беспросветней весны, похожей на осень. Впрочем, вранье: есть смерть. Нулик в запасе.
За Козлова Марьюшка не цеплялась, когда он ушел. Уходя, он тщательно собрал все свое, и теперь о его пребывании здесь ничего не напоминало. Комната была пуста, как нежилая. В четырех стенах сплошь пепельницы с окурками. Бутылки от прошлых застолий и просто пустые бутылки, подернутые пылью. Вот ведь беда какая: если потеряешь любимого, больно, а если нелюбимого? Не спиваться же из-за пустоты, из-за нулика? И весна не торопится, сыро, серо, пылью, пеплом от выкуренных сигарет. Рваными дырами тоски и безденежья.
С деньгами, как и со временем, постоянно происходили нелепые провалы. Марьюшка катастрофически не умела рассчитывать свои возможности. То купит для уюта торшер на мраморной ноге, то на последнюю десятку пойдет обедать в ресторан «Океан» с благополучной секретаршей Союза художников Зиночкой, у которой муж – гинеколог, а во рту золотых зубов на шесть сотен с лишком. Вахтерши в выставочном зале всегда переглядывались неодобрительно по поводу Марьюшкиных туфель и юбок, претендующих на звание приличных.
В пятницу в плане стояла лекция о Чюрлёнисе, а такое мероприятие, в отличие от каждодневных экскурсий, срывать было никак нельзя, даже случись не рядовая простуда, а какая-нибудь экзотическая холера. Поэтому Марьюшка выбралась из своей пропыленной норки, из шерстяного халата и платка, переоделась во что-то более или менее пригодное для выхода на люди, проглотила таблетку сульфалена и села перед зеркалом, чтобы замазать распухший от насморка нос крем-пудрой «Жаме». Из зеркала глянуло на нее лицо до обидного незнакомое. Эта бледная поганка, моль одежная – я? Тридцать восемь лет. Бабий век. Грим в складках лица уже начинает застревать и складки эти не то чтоб скрывать – подчеркивать. Кожа становится желтой и серой. И пальцы подрагивают, бьются подле скул неуверенно.